Однако кто мог пообещать, что события будут развиваться именно так? С таким же успехом страна могла скатиться в еще больший хаос, а недоброжелатели Горбачева – свергнуть его еще в 1990 году тем же способом, которым они попытались это сделать в августе 1991 года.

С программой “500 дней” было покончено, хотя формально она еще не была отвергнута. Ельцин, однако, не стал тянуть с обвинительной речью в адрес Горбачева и 16 октября обрушился на президента во время заседания Верховного Совета России. Он жестко критиковал главу СССР за нарушение данных обещаний и предупреждал, что Россия перестанет подчиняться Центру, то есть советскому правительству, заседавшему в Москве. Горбачев воспринял это выступление как новое объявление войны. На следующий день состоялось заседание Президентского совета, и Черняеву подумалось, что 25 октября 1917 года в Зимнем дворце могла стоять такая же атмосфера, как на их собрании. Тогда Временное правительство, сменившее императора Николая II, ожидало, что большевики начнут штурмовать дворец. Крючков и Лукьянов потребовали “жестких мер”, Шеварднадзе и Медведев возражали против конфронтации. “Сколько можно терпеть?” – бушевал Рыжков, сокрушаясь, что никто не слушает правительство. “Страна потеряла всякое управление! Развал идет полным ходом!” – продолжал он. Черняев почувствовал, как зал наполнился испугом и ненавистью. “М. С. сидел, слушал мрачный, внутренне ‘наливался’, бросал реплики”, – вспоминает помощник президента[1813].

Горбачев решил нанести ответный удар с экранов телевизоров. Шаталин, Петраков и другие пытались его отговорить. Горбачев кричал на них, что уже все решил: “Опять смолчу, а народ что скажет! Это трусость… Ельцин рвется в президентское кресло… в такой момент. Да он просто не в себе. Науськивает на меня свое окружение… Им надо дать хорошо по морде…” В конце концов Горбачев согласился, чтобы с речью выступил Лукьянов, после чего, по словам Черняева, быстро стал успокаиваться[1814].

Эпизод задал тон окончанию года. В своих мемуарах Горбачев охарактеризовал осень 1990 года как переломный период, когда он начал строить эффективную систему исполнительно-распорядительной власти[1815]. Однако Яковлев считает, что именно той осенью Горбачев сломался: “Он заметался, лихорадочно искал выход, но суматоха, как известно, рождает только ошибки”. Президентская власть ослабевала, поскольку республиканские лидеры старались забрать себе как можно больше полномочий[1816].

Ельцин продолжал издеваться над своим соперником. Два лидера встретились в середине ноября, пытаясь договориться о новом перемирии, и, по мнению Горбачева, это “несколько ослабило напряженность”[1817]. Однако на следующий день президент СССР услышал доклад Ельцина в российском парламенте об их встрече, рассвирепел и заявил своим помощникам, что больше такого не потерпит и сам “объявляет войну”[1818].

Тем временем Горбачев продолжал терять поддержку интеллигенции. Либеральная газета “Московские новости” опубликовала “Обращение к народу и президенту”, подписанное многими писателями и учеными, что Горбачев расценил как еще одно предательство со стороны тех, кого он защищал, выдвигал, кому он доверял и на кого надеялся[1819]. Неверная информация, которая поступала от Крючкова и Болдина, настраивала его против Шеварднадзе, Яковлева и министра внутренних дел Бакатина. Горбачев все еще доверял Яковлеву, поэтому показал ему отчеты КГБ: “В них был сплошной подхалимаж. Одни восторги и в адрес Горбачева, и в отношении Раисы Максимовны”, – вспоминает Яковлев. Шеварднадзе же был представлен в негативном свете – так Крючков играл на ревности президента к популярности министра. Бакатин рассказал, как однажды Горбачев начал спешно разыскивать его и Яковлева. “Болдин доложил ему, что мы вместе с начальником Генштаба Моисеевым будто бы пошли по грибы (чем я отродясь не занимался)”, – утверждает Бакатин[1820].

К середине ноября большинство СМИ либо требовало отставки Горбачева, либо предрекало гражданскую войну, либо и то и другое. Полковник Виктор Алкснис, сопредседатель группы консервативных депутатов “Союз”, заявил, что лидер СССР “потерял армию”, и 14 ноября это заявление подтвердилось – провалом обернулась встреча президента с более чем тысячей военных, избранных на государственные должности. “Напряжение в руководстве было сильнейшим, – признается Горбачев, – начались колебания и шатания даже в моем ближайшем окружении”[1821].

В Верховном Совете СССР Горбачева ждал бунт, поднятый группой “Союз” – депутаты потребовали, чтобы он отчитался перед страной. Президент воспринял это достаточно спокойно. “Ну что же, выступить – так выступить”, – сказал он своей команде и продиктовал текст выступления, который, учитывая охватившую парламент истерию, показался Петракову “вялым и аморфным”. Помощники Горбачева убеждали его сделать речь короткой и предельно конкретной, а также зачитать те яростные обвинения, на которые она призвана была ответить. Горбачев отмахнулся[1822].

16 ноября он целый час читал речь, наполненную банальностями и абстрактными высказываниями, чем вызвал бурю негодования в Верховном Совете. В тот же день состоялось заседание Политбюро, где Горбачев также выслушивал длинные эмоциональные и гневные речи, полные скрытого протеста. Шенин и Бакланов предложили объявить чрезвычайное положение и укрепить президентскую власть. Лидер Московского горкома партии Юрий Прокофьев предупредил, что рынком продовольствия начинает заправлять организованная преступность. Его коллега из Ленинградского обкома Борис Гидаспов добавил, что утром видел очередь за продуктами длиной в тысячу человек. Иван Полозков, глава новой компартии РСФСР, заявил Горбачеву: “Вам надо власть брать в руки. Завтра сказать: беру власть”. Он также предложил распустить Президентский совет и назначить новых людей в СМИ, чтобы “прекратили хулиганить”. “Ваша вина в том, – сказал Полозков Горбачеву, – что начали перестройку с развала фундамента, на котором строилась партия”. Даже Назарбаев, сторонник Горбачева, присоединился к критикующим, согласившись, что Президентский совет надо ликвидировать, и спросил, почему президент не создал своего полноценного аппарата и не ввел мораторий на любые митинги и забастовки[1823]. Получив столь враждебную реакцию и от Верховного Совета, и от Политбюро, Горбачев не спал всю ночь и писал новое обращение – именно с такими словами он должен был выступить накануне. Утром он в последнюю минуту известил помощников о внесенных им изменениях в регламент и вновь выступил перед советским парламентом. На этот раз Горбачев уложился в 20 минут и предложил реальные действия – программу реорганизации правительства из восьми пунктов: превращение команды министров, назначаемых правительством, в Кабинет министров, подотчетных непосредственно президенту; роспуск Президентского совета; усиление роли Совета Федерации; создание нового Совета безопасности. После заседания настроение президента вновь изменилось. Во время обеда с членами Политбюро и Президентского совета он был в хорошем расположении духа и перевел разговор на литературные темы. Обсуждалась, в частности, поэзия и последние дни Владимира Маяковского и Сергея Есенина – глава СССР продемонстрировал глубокие знания по этим вопросам[1824].