Достижения за рубежом возмущали его партийных противников, которые все агрессивнее нападали на него на пленумах ЦК. Внешне атаки были направлены на министра иностранных дел Шеварднадзе, но фактически их целью был Горбачев. Консервативные аппаратчики раскритиковали его за предательство восточноевропейских коммунистов, и к ним, по обыкновению, присоединились высокопоставленные военачальники. Генерал Альберт Макашов сетовал, что советская армия без боя уходит из стран, которые до этого освободила от фашизма. Другие называли успешную встречу Горбачева с Джорджем Бушем на Мальте в декабре 1989 года “новым Мюнхеном”[1846]. Больше остальных возмущался Макашов, однако враждебно были настроены многие военные. Британский посол Брейтуэйт, который встречался с некоторыми из них после 1989 года, был удивлен, что они “так долго терпели”[1847].

После отставки Горбачева несколько его бывших помощников также перешли в наступление. Как он мог позволить НАТО прийти в Восточную Германию, когда Москва десятилетиями стремилась этого не допустить? По крайней мере, в обмен он должен был потребовать гораздо больше, включая гарантию того, что НАТО не будет расширяться на восток. Как он мог отвернуться от Ирака, давнего ближневосточного партнера Москвы, с которым Союз имел внушительные финансовые и геополитические связи? Как он мог опуститься до того, чтобы просить помощи у Запада, учитывая, что он и близко не получил того, в чем нуждался? Некоторые помощники генсека связывали горбачевские “неудачи” во внешней политике с сильным контрастом между тем, как его принимали дома, и тем, как его встречали за границей. Анатолий Добрынин отметил, что ненужные уступки Горбачева Западу имели целью поднять “падающую популярность в стране за счет вне[1848]шнеполитических успехов, мнимых или реальных”[1849]. По мнению Карена Брутенца, Горбачев угождал Западу по психологическим и политическим причинам – он стремился к одобрению и мировой славе: “Это был период, когда претензии М. С. на роль мессии, возможно, достигли зенита”. Он убегал от проблем внутри Союза, а по возвращении из заграничных поездок рассказывал, “как его хорошо встречали, какие восхищенные выкрики звучали в его адрес”[1850].

Горбачев утверждал, что принимал все решения с учетом реальной политической обстановки: Америка и Западная Европа поддерживали вхождение Германии в НАТО, а Саддам Хусейн явно терроризировал Кувейт. Он также настаивал, что преследует свое видение мира, в котором после окончания холодной войны преобразованный СССР становится надежным союзником как Германии, так и США. Это все правда, однако вопрос изначальных мотивов остается открытым. Горбачев стал психологически зависим от почитания, с которым его встречал Запад. Но важно отметить, что невиданно теплые отношения Горбачева с западными лидерами стали результатом обретения им независимого мышления. Он окончательно отошел от советских идеалов и пришел к западным ценностям и социал-демократическим взглядам[1851].

Горбачев все чаще самостоятельно решал внешнеполитические вопросы, консультируясь с некоторыми из помощников, но почти никогда не интересовался мнением членов Политбюро или нового Совета безопасности СССР, который сам создал в ноябре, а впервые созвал лишь весной[1852]. Президент перестал показывать членам Политбюро важные документы, в том числе отчеты о своих встречах с мировыми лидерами. Деликатная информация, связанная с объединением Германии, была также недоступна Политбюро. Отстранившись, Горбачев получил возможность предпринимать непопулярные среди однопартийцев шаги, но вместе с тем ограничил свое понимание ситуации – люди с альтернативным мнением могли бы предвидеть проблемы, которых он не смог избежать. Он отдалился не только от политической и военной номенклатуры, но и от близких ему единомышленников, которые порой узнавали о его решениях из выступлений или пресс-конференций Шеварднадзе[1853].

К 1990 году Горбачев рисковал стать чужим в своей стране. Но, несмотря на теплые отношения с Западом, оставался он чужаком и там. Достаточно вспомнить, как ловко иностранные “друзья” играли на его политических и психологических слабостях, чтобы добиться своего. Дома он находился под невероятным давлением. Его также сдерживала сохранявшаяся привязанность к некоторым советским устоям, и хотя он представлял некоторые договоренности с Западом как свой триумф, в действительности его путь к этим успехам был столь же мучителен, как и его положение дома.

В начале 1990 года на Восточной Германии еще рано было ставить крест: казалось, что социалистический режим можно было спасти при помощи реформ, и Горбачев был готов приложить к этому все усилия[1854]. В декабре он заявил, что, если Германия объединится, на его место придет военный диктатор[1855]. Выступая перед ЦК, он сказал, что Советский Союз не даст в обиду ГДР, потому что это важный стратегический союзник и член Варшавского договора. Однако к концу января уже двое человек – председатель КГБ и восточногерманский лидер – заверяли Горбачева, что с ГДР покончено. Крючков считал, что ГДР перестала быть государством, когда развалились государственные структуры страны[1856], а Ханс Модров заявил, что бо́льшая часть населения Восточной Германии не одобряет существование двух раздельных республик[1857].