– Надеюсь, что руку мы спасем.

Его уверенность несколько подбодрила Мэрэма. Мастер Йувейн велел мне растирать его пальцы, пока они совершенно не оттают. Мэрэму он посоветовал держать руки в карманах, поближе к телу, до тех пор, пока мы не разобьем лагерь и наш целитель не сможет вылечить поврежденную плоть при помощи варистеи.

– Хорошо. Но если это Сакэй, то я уже сыт им по горло.

Я тоже так считал. И не только я – все мы, может быть, кроме Имайры, который, перехватив поводья Йоло, возглавил спуск в долину, показанную нам его картой. В этой ветреной впадине длиной в десятки миль мы отыскали несколько зачахших мертвых деревьев, из которых получилось отличное топливо для костра. Нашлось здесь и немного травы для лошадей, и вода в маленьком коричневом ручье. К счастью, мы, кажется, оказались единственными людьми, ступившими на эту землю за тысячу лет.

Ночью в нашем лагере было холодно. Мастер Йувейн совершил маленькое чудо при помощи зеленого кристалла, полностью восстановив руки Мэрэма. Тот поклялся быть поосторожнее во время долгого путешествия, что еще нам предстояло. Я не сомневался, что он сдержит слово. Ни один человек не испытывал большей нежности к своим конечностям.

Следующие четыре дня мы продвигались по долине. Меня беспокоило, что спрятаться было негде. Но, похоже, некому было смотреть на нас, кроме случайных стервятников, описывавших в восходящих потоках над горами широкие круги. Нам удалось за эти дни покрыть немалое расстояние. Лошади выдержали, и мы тоже. К вечеру пятого дня в Сакэе, когда долина резко закончилась огромным массивом, преградившим путь, все мы собирались с силами для очередного штурма мрачных горных высот. Карта Имайры показала проход справа от долины, скрытый за огромной скальной грядой впереди. Мы поднялись по каменистому склону, уповая на то, что карта не солгала. За час нам удалось добраться до разрыва в камнях – высочайшего из проходов, что нам приходилось пересекать. Мастер Йувейн бросил взгляд на огромную седловину, покрытую льдом и снегом, и вслух предположил, что та слишком высока. Так на мгновение показалось и мне, но потом в самом центре прохода я заметил расселину, очень похожую на врата Телемеша, через которые мы попали из Меша в Ишку.

– Выходит, твой народ однажды использовал огнекамни, – заметил Кейн, странно посмотрев на Имайру.

Имайра взглянул на проход, и я ощутил, что великана обуревают великое сомнение и великая печаль.

– Да, мы использовали огнекамни. – Иманир указал вперед. – Так мы создали Путь Стенаний.

Лильяна неловко двинулась, словно пытаясь защититься от ветра, проникавшего под шаль. Создавалось впечатление, что воет не ветер, а стонет сама земля.

Если когда-нибудь к проходу и вела дорога, снег и ветер давно стерли ее. Однако расселина в горах осталась почти такой же, какой прожгли ее огненные камни иманиров много лет назад. А на другой стороне, под самым глубоким из снежных полей, что нам встречались за всю дорогу, мы отыскали древнюю тропу, ведущую вниз.

Многие мили следовали мы по этой ленте утрамбованной земли и камня следующие десять дней. Тропа шла на юго-восток через борозды меж огромными горами, покрытыми льдом. Местами она проходила по склону горы, ловко прорезая его так, чтобы оставаться укрытой за скалами от постороннего взгляда из долины. Кое-где она совсем исчезала, и тогда Имайра доверял своему инстинкту, ведя нас вокруг скалистых башен, через впадины и возвышенности, пока тропа не появлялась вновь. Путь Стенаний, построенный иманирами. В большинстве долин, через которые он проходил, мы могли отыскать лишь немного травы для лошадей, а некоторые оставались совсем бесплодными и казались не больше, чем участками каменистой земли.

Пустынность Сакэя потрясла нас всех. Но это было ничто по сравнению с уродством, привнесенным в эту землю руками людей. Частые тоннели – проделанные в покрытых льдом скалах, слишком высоких, чтобы через них можно было перевалить – напоминали дыры, пробитые сквозь плоть земли к самым ее костям. А ещё хуже казались открытые ямы, которыми кто-то изрыл высокогорные луга и впадины, а иногда и сами горные склоны. Словно язвы в земле, гноящиеся раны, не исцелившиеся за тысячи лет. Что-то отравило земные токи, о которых говорил Имайра, ибо рядом с ямами ничего не росло. Оказалось, что остальные части Сакэя еще более опустошены и загублены, чем эта.

– Это работа Зверя, – объяснил Имайра, указывая на круглую оспину в долине далеко внизу. – Говорят, его люди копали такие ямы по всему Сакэю.

– Но почему? – спросил Мэрэм. – Тут есть алмазы? Золото?

Я вынул меч и направил на восток, желая удостовериться что камень Света все еще находится в том направлении. Когда в зеркальной поверхности меча отразился солнечный свет, неожиданная мысль промелькнула в моем мозгу.

– Красный Дракон и вправду ищет золото. Истинное золото, из которого он надеется сделать другой камень Света.

Имайра странно и с великой печалью посмотрел на меня.

– Точно так, точно так.

Эта метка Зверя встревожила меня и всех нас, ибо если люди Морйина однажды побывали здесь, то могут прийти и вновь. Я ощущал его присутствие везде: в зазубренных лезвиях гор, в башнях ледяных вершин и более всего в резком ветре. Как и было обещано, ветер дул через Наргаршат, словно сквозь зубы дракона, и выл без остановки, пронизывая до костей ледяными порывами, напоминая о пытках и смерти. Пока мы приближались к Морйину и средоточию его земной силы, он, похоже, искал меня так же, как я искал камень Света, призывал сдаться и склониться перед ним.

Не думаю, что он ощущал мое физическое присутствие в этих ужасных горах, которые считал своими. Но киракс все еще отравлял мою кровь и связывал нас путями, продолжавшими наполнять меня все возрастающим ужасом. Я знал, что Морйин чует мою душу. Об этом говорил мне вой ветра и молчаливый вопль горящих легких. В ледяные пустоши, через которые мы пробирались вот уже много дней, он посылал иллюзии, чтобы смутить и сломать меня. Я видел себя прикованным к скале и мучимым сталью и огнем, заледеневшая земля подо мной неожиданно расступалась, сбрасывая в черную, не имеющую дна бездну.

Однако самой невыносимой иллюзией для меня была та, в которой я обретал камень Света и использовал его, чтобы возродить измученные земли Эа. Воображаемое удовольствие от простого прикосновения к золотой чаше совершенно ошеломило меня. Оно наполняло душу жаждой и гордыней, заставляя желать камень Света для себя одного, а другим никогда не позволять даже взглянуть на него. Так велика оказалась алчность к золотому свету, зажженная во мне Морйином, что я начал сам для себя создавать иллюзии. В слепящей белизне снегов Сакэя, в ярком свете и блеске солнца на ледяной корке – повсюду мне мерещился камень Света: на скалистых выступах, вмерзший в ледяные торосы и даже парящий в воздухе. Именно там, в слепящей твердыне Белых гор, я начал свирепейшую из битв за свое здравомыслие и за саму душу.

Огромную силу я черпал от своих друзей, особенно от Атары. Но им приходилось выдерживать свои собственные битвы. В конце концов каждому пришлось сойти в ледяные пустоши отчаяния, чтобы один на один сразиться со своим демоном. И у меня действительно имелось для этого могучее оружие. Силюстрия Элькэлэдара, словно совершенное зеркало, отражала обманы Морйина и защищала от его ужасных золотых глаз и ненависти. Более того, когда я обманывался, силюстрия помогала мне разбить иллюзии и увидеть мир в истинном свете. Душа моя начала открываться сакральному и истинному: в совершенных снежных ландшафтах Белых гор, в сияющих звездах над ними, в глубинах души. Ибо там сиял яркий меч моего духа. Я понял, что воистину способен отполировать его еще ярче, чем силюстрию. И с каждым кусочком ржавчины, что я счищал с него, избавляя себя от гордыни и страха, меч этот сиял все ярче и ярче, указывая мою судьбу.