Тогда она, должно быть, мастерица перевоплощений, так как незадолго перед этим именно она сыграла роль умершей Мамины. В противном случае у меня было видение, ведь я же в самом деле видел кого-то, очень похожего на Мамину, а Зикали единственный, кто мог научить Номбе, как с успехом исполнить роль. Что ж, если нас посетило видение, тогда Зикали действительно большой мастер своего дела. Однако как быть с копьем, которое Номкубулвана держала в руке и кидала, ведь его наконечник до сих пор лежит в моем седельном вьюке. Он то, по крайней мере, вполне осязаемый и реальный, хотя и нет никаких доказательств, будто пресловутое оружие действительно принадлежало самому Чаке.

Еще одна проблема не давала мне покоя. Так и не удалось поговорить с Зикали. Казалось, я совершаю предательство, уезжая, не выслушав его самого, то есть всего, чем он счел бы нужным со мной поделиться. Кажется, я забыл упомянуть, пока мы ждали у ворот и те сплетницы говорили глупости о Мамине и Кетье, я снова попросил Гозу стать посредником между колдуном и мной. Увы, он, как и прежде, отказался, заявив, что, если мне жить надоело, не лучше ли вернуться в Долину костей, и как бы невзначай добавил, что Открыватель уже на обратном пути к дому. Правда это или нет, но я так и не придумал, как с ним встретиться или хотя бы передать весточку. Тут нет моей вины, ведь я сделал все возможное, однако в глубине души я все-таки мучился угрызениями совести. С другой стороны, как сказали бы циники, чувство вины – удел неудачников.

Наконец мы подошли к броду реки Тугела. По счастью, ее уровень оказался невысок, как раз для переправы. Прежде чем перейти на другой берег, мы простились со своими провожатыми. С Гозой – очень трогательно, будто у смертного одра, а ведь так оно и было. Я пожелал ему и остальным легкой смерти, чтобы раны от пуль или удара штыком оказались смертельными и они долго не мучились от боли. Они поблагодарили меня за такую искреннюю заботу, впрочем без особого восторга. Лишь Индуду в приступе остроумия или, вернее, упрямства по принципу «сам такой» угрюмо заявил, что, если мы встретимся на поле боя, он обязательно вспомнит эти слова и убьет меня так, чтобы наверняка, и не позволит страдать на одре болезни без жены, которая могла бы выхаживать больного мужа. Они ведь знали, как меня задевают шутки про Кетье. Напоследок мы пожали друг другу руки, и переправа началась. Служанка сидела верхом, обвешанная вещами, как Белый Рыцарь из «Алисы в Зазеркалье», вцепившись в котелок, а я держался за хвост. Она заплакала от страха, когда лошадь вступила в пенящийся поток.

Когда мы были уже вне досягаемости копий, я, по горло в воде, остановился и крикнул на прощание:

– Передайте королю, он совершит величайшую глупость в своей жизни, если будет сражаться с англичанами. Война приведет страну к гибели, а ему принесет лишь позорную смерть. Как гласит ваша пословица, «пловца несет течение».

Тут я вдруг поскользнулся на камне и чуть сам не уплыл по течению.

Отплевавшись от грязной воды, я дождался, пока они там, на берегу, вволю не навеселятся, и продолжал:

– Передайте Зикали, старому плуту, я знаю, что он убил моих друзей, и когда мы снова встретимся, он и его сообщники заплатят за это своими жизнями.

На сей раз зулусы потеряли терпение и метнули в нас копье. Мои расчеты оказались неверны: копье порвало платье Кетье, и служанка в ужасе вскрикнула. Тогда я остановил поток красноречия, и мы наконец выбрались на противоположный берег, где оказались в безопасности.

Так завершилась моя неудачная поездка в Зулуленд.

Мы перешли реку Тугела через переправу Мидл-Дрифт. Примерно в миле от берега я наткнулся на парня из сторожевого отряда конных туземцев. Оказывается, мы попали в самое сердце второго корпуса, находящегося под началом полковника инженерных войск Данфорда. Туда входили артиллерийская бригада, три батальона туземного корпуса и несколько туземных кавалерийских отрядов.

Установив личность, он отвел меня в штаб – офицерскую палатку. Командующим оказался высокий нервный мужчина с открытым, довольно симпатичным лицом и длинными усами. Одну руку он, помнится, держал на перевязи, видно, получил ранение в битве с кафрами. Он был весьма занят, когда я вошел, – получил приказ о выступлении против вождя Мефаны, как объяснили его подчиненные.

Узнав, что я побывал у зулусов и хорошо с ними знаком, командующий сразу принялся меня расспрашивать о вожде Мефане, похоже, он почти ничего о нем не знал. Я рассказал то немногое, что знал сам, а едва заикнулся о важном деле, как меня выпроводи ли и любезно пригласили на завтрак. Я тут же согласился, одолжив кое-что из одежды у одного офицера, пока старую развесили на солнце сушиться. Припоминаю, с какой радостью я отдал должное первому стакану виски, который мне удалось попробовать, с тех пор как я покинул мраморный Храм, и в придачу к виски – сытной английской пище.

Вскоре я вспомнил о Кетье, оставшейся снаружи в компании местных женщин, и пошел ее проведать. Оказывается, вдоволь наевшись, служанка болтала с молодым человеком, который что-то записывал в свой блокнот. Как выяснилось позднее, он работал в газете корреспондентом. Уж не знаю, о чем они говорили и что он там себе вообразил, могу лишь рассказать, что из этого получилось. Статья вышла спустя несколько дней в одной местной газете, где автор во всеуслышание заявил, будто мистер Аллан Квотермейн, знаменитый охотник, после многочисленных приключений покинул эту страну вместе с любимой женой, единственной оставшейся в живых из всего гарема. Далее следовали жуткие подробности о том, как зулусский колдун по прозвищу Поденщик или Больной Осел – то есть Открыватель или Зикали – убил остальных его жен, и все в таком духе.

Я пришел в ярость и встретился с редактором газеты, кротким человечком с заискивающим видом, который заверил меня, что они опубликовали статью в том виде, в каком получили, как будто это меняет дело. Тогда я подал на них иск за клевету, но по обстоятельствам, не зависящим от меня, не смог явиться в суд к назначенному сроку, поэтому дело было прекращено. Может, они спутали меня с другим известным белым человеком с большим гаремом, и тем не менее еще довольно долго меня преследовали отголоски сплетен о «любимой жене».

В тот же день я покинул лагерь вместе с Кетье, которая привязалась ко мне, словно репейник.

Остаток пути прошел без происшествий, за исключением всяких недоразумений, возникших из-за Кетье, к примеру с одним пастором, но об этом мне вспоминать не хочется. Вот наконец и Марицбург, там я поселил служанку в пансион, находящийся на содержании у таких же, как она, метисов, и, вздохнув с облегчением, отправился в отель, как можно дальше от нее.

Позднее Кетье получила место поварихи в городе Хауик, и на какое-то время я потерял ее из виду.

В Марицбурге я встречался с разными начальствующими лицами и, повинуясь долгу, передал им послание от Кечвайо, оставив в стороне колдовство Зикали, дабы не выглядеть нелепо. Однако мои слова не возымели особого действия, ибо военные действия уже начались и вмешательство было излишним. К тому же я не офицер, не чиновник, а всего лишь простой охотник, взявший себе в жены туземную женщину из страны зулусов.