– Дуреха! – воскликнул я по-голландски. – Разве ты не узнала господина Квотермейна?

– О хозяин, я думала, вы плохой зулус, который хочет причинить мне зло. – Тут она разразилась рыданиями и не унималась больше трех минут.

– Да успокойся ты, глупая толстуха! – вскричал я раздраженно. – Лучше расскажи, где твоя хозяйка и господин Энском?

– Не знаю, хозяин, – ответила она между всхлипами, – наверное, на Небесах. – Надо сказать, что Кетье считала себя христианкой.

– На каких еще Небесах?! – ужаснулся я.

– То есть я надеюсь, что они попали на Небеса, хозяин, ведь они оба были мертвые, когда я видела их в последний раз, а умершие попадают в рай или в ад, только на Небесах, говорят, лучше.

– Мертвые?! Где ты видела их мертвыми?

– В Черном ущелье, хозяин, спустя несколько дней, как ты нас покинул. Тогда старый павиан Зикали и нас отпустил. Хозяин Энском стал запрягать лошадей, мисс Хеда ему помогала, а я почти закончила собирать вещи в дорогу. И тут приходит Номбе, с улыбкой кошки, поймавшей двух мышек, она поманила меня за собой. Там она показала мне повозку, запряженную четверкой лошадей, они все стояли с поникшими головами, будто спали. Номбе смерила меня долгим взглядом и отвела в тень нависшей скалы, где моя хозяйка и хозяин Энском лежали рядом друг с дружкой совсем мертвые.

– Ты уверена, что они были мертвые? – выдохнул я. – Как они умерли?

– Будто я не знаю, как выглядят мертвые. Они лежали на спинах с открытыми ртами и глазами, разбросав руки в стороны. Ведьма Номбе сказала, будто пришли какие-то кафры, задушили их и убежали, кажется, так. Я ведь не шибко понимаю язык зулусов, а кто были те кафры и зачем приходили, она не сказала.

– Что же дальше?

– Я вернулась в хижину, хозяин, боясь, что и меня задушат, и плакала, пока не проголодалась, а когда вышла, тела уже пропали. Номбе показала мне взрыхленную землю под деревом. Ее хозяин Зикали велел их там похоронить, а куда делись лошади и повозка, не знаю.

– А потом?

– Меня держали там несколько дней, точно не припомню, и не выпускали за ограду. Однажды пришла Номбе и дала мне вот это. – Кетье достала сверток, зашитый в кожу. – Она велела передать тебе, что те, кого ты любишь, теперь в большей безопасности, с тем, кто намного превосходит любое земное существо. Поэтому тебе не стоит оплакивать своих друзей, ведь их горести позади. Спустя две ночи явились четверо зулусов, мужчин и женщин поровну, и забрали меня с собой. Сперва я решила, что меня убьют, но они, наоборот, были очень добры, только на вопросы не хотели отвечать, прикинулись, будто ничего не понимают. Путь наш был неблизкий, шли по ночам, днем спали, а на исходе этого дня привели меня в город кафров, запихнули в хижину, где я оказалась совсем одна. Устав от ходьбы, я легла и уснула. Вот и весь сказ.

«Довольно и этого», – подумал я и принялся допрашивать ее с особым пристрастием.

Кетье не отличалась умом, хоть и была преданной служанкой, а от пережитых треволнений стала соображать еще хуже. Поэтому под моим натиском она совершенно растерялась и прибегла к беспроигрышному женскому ухищрению – принялась реветь и канючить, что с нее довольно расспросов о несчастной хозяйке. Пришлось оставить ее в покое, и спустя минуту, утомившись после трудного дня, бедняжка уснула.

Я попытался собраться с мыслями, насколько позволял храп служанки. Но что тут думать – она либо врет, либо нет. Впрочем, эта невинная пташка, кажется, сама верит в то, что говорит. Да и как тут можно ошибиться, ведь Кетье клянется, что видела тела Энскома и Хеды и их свежие могилы. Слова Номбе тоже все подтверждают, – ведь не сама служанка их выдумала, – о том, что они теперь на попечении у Великого, как зулусы обычно называют Бога, и все беды позади. Только совсем непонятно, как все произошло и кто виновник их гибели. Зикали, который вечно себе на уме, мог убить несчастных, или это сделали зулусы, выполнявшие указ короля, запрещавший белым людям жить в его владениях. А может, это басуто из страны Сикукуни – они ведь не ладят с зулусами – выследили молодых людей и задушили, тем более на них это больше похоже, чем на зулусов. С трудом очнувшись, я вспомнил о свертке и, открыв его, нашел вещественное доказательство кончины моих друзей. Мешочек с драгоценными камнями Хеды, который я достал из сейфа, и золотые часы Энскома с выгравированным на них фамильным гербом. Носил он обычно серебряные часы, значит в них его и похоронили, поскольку суеверные туземцы не прикасаются к вещам умершего. Что ж, по крайней мере, можно с известной долей вероятности исключить убийство с целью ограбления, раз ценные вещи передали мне, их ближайшему другу.

Итак, все мои заботы о безопасности и благополучии этой невезучей парочки пошли прахом. Глаза мои стали влажны от слез, и я в полной темноте, потому что свеча уже потухла, преклонил колени в искренней молитве о спасении их душ, раскаиваясь в безрассудной идее привести их в такое опасное место. А впрочем, я сделал все, что было в моих силах, опираясь на свой богатый жизненный опыт.

Увы, с высоты прожитых лет я вижу, что зачастую попытки совершения добрых дел приводят к обратным последствиям, если в них вмешивается злой рок, в моем случае в лице Зикали. Сдается мне, человек заблуждается, будто свободен в своих поступках, и часто не ведает, к чему в итоге приведет его избранный путь. Впрочем, подобная мысль опасна, и мне, пожалуй, стоит держать язык за зубами, поскольку человек лишь звено в великом укладе жизни, из которого его взгляду доступен лишь маленький кусочек.

Одно утешение – теперь меня в Зулуленде ничто не держит. Само собой, мне поставили ультиматум – покинуть страну или умереть, но я бы не смог уехать со спокойной совестью. Если бы я имел хоть малейшую надежду, что они каким-то чудом остались в живых, то непременно постарался бы им помочь, но в результате и сам бы погиб, и их бы не выручил. Что ж, судьба распорядилась иначе, и ничего тут не попишешь. Оставалось лишь надеяться, что там, где они сейчас, больше не будет проблем, на худой конец сгодится и место вечного упокоения.

Погрузившись в размышления, я не заметил, как задремал, видно, мой измученный организм нуждался в отдыхе, даже если бы на рассвете меня вместо путешествия ожидала смертная казнь. По милости особы, храпящей в другом углу хижины, спал я неважно. Вдобавок присутствие посторонней женщины ставило меня в щекотливое положение, и я в красках представлял себе, какие разговоры пойдут среди зулусов, этих жутких сплетников. Да, представьте себе, я принадлежу к тем мужчинам, которых больше волнуют не утраты и грозящие опасности, а скандалы и публичные унижения.

Когда я наконец пробудился, сквозь щели у входного отверстия уже проникали слабые проблески утренней зари и смутно вырисовывались неказистые формы спящей в другом углу Кетье. Вскоре раздался осторожный стук. Я тут же с опаской вылез наружу, ни мало не заботясь, получу ли удар копьем. Снаружи меня ждали восемь воинов и Гоза. Он спросил, готов ли я отправляться в путь.

– Почти, вот только лошадь запрягу. – Животное, кстати, уже ждало меня рядом с хижиной.