Я вытянул шею, чтобы посмотреть. Три пальца на его левой руке покрылись на концах серебром. Он с содроганием смотрел на них. Я никогда не видел шута таким расстроенным. Кеттл твердо заговорила:

– Это не смоется. Это не сотрется. Теперь это с тобой, так что прими это. Прими.

– Больно? – озабоченно спросил я.

– Не спрашивай! – сердито рявкнула Кеттл. – Ни о чем не спрашивай! Иди к королю, Фитц Чивэл, и предоставь шута мне.

В тревоге за шута я почти забыл о своем короле. Я нагнулся, чтобы войти в палатку. Верити сидел на двух сложенных одеялах и пытался зашнуровать одну из моих рубашек. Я понял, что Старлинг обыскала все сумки, чтобы найти ему чистую одежду. Меня потрясло, до какой же степени он исхудал, если ему подошла моя рубашка.

– Позвольте мне, мой король? – сказал я.

Он не только опустил руки, он убрал их за спину.

– Шуту очень плохо? – спросил он, пока я боролся с запутанными шнурками. Его голос звучал почти как у моего прежнего Верити.

– У трех пальцев серебряные кончики, – сообщил я.

Я видел, что шут выложил щетку и ремень. Я подошел к королю сзади и начал зачесывать назад его волосы. Он поспешно убрал руки вперед. Часть седины в его волосах оказалась каменной пылью, но не вся. Его хвост воина теперь был седым с редкими черными прядями и жестким, как лошадиная грива. Я изо всех сил старался пригладить волосы. Завязав ремешок, я спросил его:

– На что это похоже?

– Это? – переспросил он, подняв руки и сгибая пальцы. – О, как Скилл. Только сильнее.

Он явно думал, что ответил на мой вопрос.

– Почему вы это сделали? – поинтересовался я.

– Ну… чтобы обрабатывать камень, знаешь ли. Когда в моих руках эта сила, камень подчиняется Скиллу. Это необыкновенный камень. Вроде Камней-Свидетелей в Бакке. Ты знал об этом? Только те не такие чистые, как этот. Конечно, руки – малоподходящий инструмент для камня, но, когда срежешь все лишнее до того места, где ждет дракон, можно разбудить его одним прикосновением. Я веду руками по камню и зову дракона. И тогда все, что не дракон, просто отваливается. Очень медленно, конечно. Нужен был целый день только для того, чтобы очистить его глаза.

– Понимаю, – растерянно пробормотал я. Было непонятно, безумен он или нет, но я верил ему.

Он встал, насколько это было возможно в низкой палатке.

– Кетриккен на меня сердится? – внезапно спросил он.

– Мой лорд король, не мне говорить…

– Верити, – устало перебил он меня, – называй меня просто Верити и, во имя Эды, отвечай на вопросы, Фитц.

Это звучало так похоже на прежнего Верити, что мне захотелось обнять его. Но я сказал:

– Не знаю, сердится ли она. Ей больно, конечно. Она проделала долгий, тяжелый путь, чтобы найти вас, она принесла печальные новости. А вам, очевидно, нет до этого никакого дела.

– Нет, есть, когда я думаю об этом, – мрачно произнес он. – Когда я думаю об этом, я скорблю. Но я о многом должен думать – и не могу думать обо всем сразу. Я знал, что ребенок умер, Фитц. Как я мог не знать? Его и все, что я чувствовал, я вложил в дракона.

Он медленно пошел прочь от меня, и я вслед за ним вылез из палатки. Снаружи Верити выпрямился, но плечи его так и остались сутулыми. Теперь Верити был стариком, гораздо старше Чейда. Я не понимал этого, но знал, что это так. Кетриккен подняла глаза при его появлении. Она снова поглядела в огонь, а потом, почти против воли, встала и перешагнула спящего волка. Кеттл и Старлинг перевязывали шуту пальцы полосками ткани. Верити подошел прямо к Кетриккен и встал рядом с ней.

– Моя королева, – сказал он серьезно, – если бы я мог, я бы обнял тебя. Но ты видишь, что мое прикосновение… – Он сделал жест в сторону шута и не стал продолжать.

Я видел выражение ее лица, когда она сказала Верити о смерти их ребенка. Я думал, что она отвернется, чтобы причинить ему такую же боль, какую он причинил ей. Но сердце Кетриккен было слишком большим для этого.

– О, муж мой, – сказала она, и голос ее сломался при этих словах. Он широко развел свои посеребренные руки, и она подошла к нему и обняла его. Он склонил седую голову к яркому золоту ее волос, но не мог позволить себе коснуться ее рукой. И отвернулся, чтобы не задеть ее серебряной щекой. Голос его был хриплым, когда он спросил:

– Ты дала ему имя? Нашему сыну?

– Я назвала его по обычаям вашего народа. – Она набрала в грудь воздуха и сказала так тихо, что я едва услышал ее. – Жертвенный, – выдохнула она. Она прижалась к нему, и я увидел, как дрогнули его худые плечи.

– Фитц! – зашипела на меня Кеттл. Я повернулся и увидел, что она нахмурившись смотрит на меня. – Оставь их одних, – прошептала она. – Сделай что-нибудь полезное. Принеси шуту тарелку.

Я смотрел на них. Я отвернулся, пристыженный, но был рад, что увидел даже это скорбное объятие. Я выполнил распоряжение Кеттл и принес себе тоже немного еды. Я отнес тарелку шуту. Он сидел, баюкая свою руку, и поднял глаза, когда я сел рядом с ним.

– Это ни на что другое не переходит, – пожаловался он. – Почему оно прилипло к моим пальцам?

– Я не знаю.

– Потому что ты живой, – отрезала Кеттл. Она села напротив нас, как будто нам требовался присмотр.

– Верити сказал мне, что он пальцами, благодаря Скиллу на них, придавал форму камню.

– У тебя что, язык посредине подвешен и болтается с обоих концов? Ты слишком много разговариваешь, – прикрикнула Кеттл.

– Может быть, я бы не разговаривал слишком много, если бы вы говорили хоть чуть-чуть больше, – парировал я. – Камень-то не живой.

– А ты это знаешь, да? Какой смысл тогда мне говорить что-нибудь, раз ты уже все знаешь? – Она набросилась на свою порцию свинины, как будто та нанесла ей личное оскорбление.

Старлинг присоединилась к нам. Она села рядом со мной, держа на коленях тарелку.

– Я не понимаю… это серебристое вещество у тебя на пальцах. Что это такое?

Шут захихикал над тарелкой, как испорченный ребенок, когда Кеттл сверкнула на нее взглядом. Я начинал уставать от уверток Кеттл.

– Что ты чувствуешь? – спросил я шута. Он посмотрел на свои перевязанные пальцы.

– Не боль. Они… очень чувствительны. Я чувствую, как переплетаются нити в этой ткани. – Взгляд его ушел куда-то вдаль, он улыбнулся. – Я вижу человека, который соткал ткань, я знаю женщину, которая спряла ее, вижу овец на склоне холма, дождь, падающий на их густую шерсть, и траву, которую они ели… Шерсть из травы, Фитц. Рубашка сделана из травы. Нет, это не все. Земля, черная и жирная, и…

– Прекрати это! – с яростью приказала Кеттл. И сердито повернулась ко мне: – А ты перестань задавать ему вопросы, Фитц. Если не хочешь, чтобы он проследил это слишком далеко и потерялся навеки. – Она резко толкнула шута: – Ешь лучше!