Провинциальные правительства, которыми управляли местные политики из Конгресса, тоже разделялись, предпочитая индуистское большинство и восстанавливая против себя Мусульманскую Лигу. Некоторые из тех, кто впервые наслаждался властью, были совсем неконтролируемыми. В Бихаре власти подавили радикальное крестьянское движение. В других местах они даже быстрее британцев расстреливали бунтовщиков. Премьер Мадраса С. Раджагопалачари арестовал участников своей партии из левого крыла. На самом деле он оказался в большей степени «тори», чем британский губернатор, который жаловался, что Раджаджи, как его называли, хочет вернуться на две тысячи лет назад и «управлять Индией так, как ею управляли во время императора Ашоки»[2250].

Однако сам Неру вынужден был согласиться: успешные представительства Конгресса привносили «струю свежего воздуха в помпезную, напыщенную и авторитарную атмосферу Индии». Даже самые бедные встали более прямо, тогда как при британском правлении «у них был загнанный вид тех, на кого идет охота, а из глаз струился страх»[2251].

Более того, соперник Неру по Конгрессу Субхас Бос признавал: престиж партии «поднимается скачками и прыжками»[2252]. Это можно сказать про членство, которое выросло с 473 000 человек в 1935 г. до 4,5 миллионов человек в 1939 г. Количество сторонников администрации вице-короля тем временем соответственно уменьшилось, а правительство в Лондоне было одновременно дискредитировано политикой умиротворения фашистских диктаторов, проводимой Невиллом Чемберленом. Ко времени начала войны в Европе Конгресс стал «альтернативным правлением»[2253].

* * *

Однако 3 сентября 1939 г. Линлитгоу обеспечил жесткое напоминание о британской власти, объявив, что Индия находится в состоянии войны с Германией. Вице-король не проконсультировался ни с кем из партийных лидеров и ни с какими провинциальными правительствами.

Рост Линлитгоу составлял шесть футов пять дюймов, у него было вытянутое лошадиное лицо, которое могло выглядеть «отчаянно непривлекательным»[2254] на официальных мероприятиях. Он казался скучным, мрачным и недовольным. Из-за перенесенного в детстве полиомиелита вице-король страдал ригидностью затылка и кривошеей, а по натуре был упрямым, высокомерным и чопорным.

Ганди отличался большей гибкостью. Он изначально обеспечил моральную поддержку Британии и был тронут до слез перспективой бомбежки Вестминстерского аббатства. Неру, который заявлял, что фашизм и империализм — близнецы-братья, не выражал сочувствия. Он давно предупреждал, что политика умиротворения, проводившаяся Чемберленом, поддерживает и способствует «международному шантажу и гангстерству самого худшего типа»[2255]. Он же сказал, что его страна не поддержит войну за демократию, если только ее народ не получит право самому собой управлять. Абсурдно подчиненной Индии сражаться за свободу Польши. Рабы не станут проливать кровь за то, чтобы оставить свои цепи. Британии, как утверждал Неру, нельзя позволять толкать Индию в конфликт, в котором победа будет также плохой, как поражение.

Конечно, многие индусы внесли вклад в военные усилия. Все князья выступали за войну. Конгресс с ухмылкой говорил, что это самодержавие на стороне свободы.

Князья сменили украшенные бриллиантами сатиновые одежды на форму цвета хаки, украшенную красной тканью. Офицеры в целом сохраняли верность клятвам, и в армию военного времени удалось набрать 2,5 миллиона человек. Джинна занял сомнительную, имеющую двойной смысл позицию и использовал конфликт для продвижения интересов мусульман.

Даже Конгресс разделился. Раджагопалачари жаловался, что скрупулезные британцы ведут войну по правилам Верховного суда. Бос призывал к восстанию, заявляя, что «британские трудности — это возможность Индии»[2256]. Ганди выступал против всяческого насилия. Но в споре доминировал Неру. Его престиж усилился после семи тюремных сроков, и он считался преемником махатмы. Сам Тагор восхвалял «великолепный характер» Джавахарлала, который давал ему «несомненное право на трон молодой Индии»[2257].

Поэтому Неру, вдохновленный великодушием и щедростью по отношению к имперской Британии и враждебностью к нацистской Германии, лично обратился к Линлитгоу. Если вице-король заявит, что Индия сможет определять свою судьбу после войны, то Неру поможет мобилизовать все ее силы на стороне империи.

Линлитгоу, который считал немыслимым покидание Британией Индии «в какой-либо обозримый период времени»[2258], мог только повторять туманные обещания о послевоенной конституционной реформе и статусе доминиона. Он был гордым, не отличался гибкостью и испытывал сильное отвращение к «бегу за Конгрессом»[2259].

Неру был разозлен и разочарован и заклеймил этого старомодного британского аристократа, как наименее эмоционального из всех людей. Вице-король был «тучен телом и медленно думал, оказался непробиваем, как скала, и, как у скалы, у него отсутствовала информированность и осведомленность»[2260].

Это едва ли соответствовало вердикту Григга о вице-короле. Григг называл его человеком с «тщеславием Мессии», смягченным «лихорадочными провалами в депрессию и апатию»[2261]. Но Неру правдоподобно указывал Линлитгоу на отсутствие проницательности и дальновидности. Только такой слепой человек мог представить, что «современный мир империй, колоний и зависимых территорий переживет катастрофу войны»[2262].

Однако на какое-то время война усилила власть Британии. Это произошло из-за того, что члены Конгресса подали в отставку с правительственных постов в качестве протеста против непреклонности Линлитгоу. Многие не хотели оставлять свои должности — частично из-за вознаграждений, а отчасти из-за того, что провинциальные правительства продемонстрировали способность индусов управлять своей страной.