Американцам (шире — Западу) такие изменения были категорически не нужны. Задача была в том, чтобы ослабить противника, а не превратить противника в союзника. А то и в лидирующее слагаемое какой-то непонятной (видите ли, прогрессистской!) миросистемы.

Всем, кто по обязанности или за совесть шел в фарватере американцев, никак не могло быть нужно то, что не было нужно самим американцам.

А все, что отстаивало внутренние интересы, оказалось в категорическом меньшинстве. Если бы научно-техническая и гуманитарная интеллигенция могла осознать хотя бы классовый интерес и, отстаивая его, придать всему происходящему иное, некомпрадорское, качество, то перестройка имела бы другой результат. И не было бы триумфа лубократии и лубка. «Если бы у моей тети были колеса, то была бы не тетя, а дилижанс»…

Итак, двадцать лет спустя мы имеем все то же самое. Опять лубок. И опять регресс.

Но общество-то другое. С одной стороны, оно существенно опростилось, деградировало… Честно говоря, просто обыдлилось. Однако к этому происходящее никак сводиться не может. Нельзя превратить человека в циника, а «впаривать» ему все так, как будто бы он остался идеалистом. Человек если превратился в циника, то уж по полной программе. Он тогда еще и скептик.

И, вообще-то говоря, трудно представить себе ситуацию, когда одни и те же люди будут читать смешно морализирующую Латынину с ее отповедью «особистам» и, например, сайты, щеголяющие «спецфактурами» — Форум. Мск. ру или left.ru. Так кто латынинский адресат? Особенно с учетом того, что демократическая пресса, такая как «Новая газета», в принципе декларирует свою опору на просвещенных адресатов. Но если эти адресаты — минимально «в теме», то латынинский лубок не может не действовать на них как стопроцентное рвотное.

А на кого он будет действовать иначе? На наивных тетенек, сохранивших моду образца 1989 года? Но такие тетеньки хотят пристойности. И любая такая тетенька худо-бедно понимает разницу между голой декларацией (она же «предъява») и образом.

Есть «черный пиар». Но даже «черный пиар» — это не лубок, а нечто другое. Даже по законам пиара нельзя просто назвать себя хорошим, а врага плохим. Не ты это должен говорить, а слушатель должен сделать такой вывод. То есть Латынина должна сказать что-нибудь умное и благородное, а не «тащиться» от «отморозков». Потому что, когда она произнесет умное и благородное, ей скажут: «О, дщерь Сахарова! О, воплощение интеллигентности!» А если она будет говорить «на фене», то и оценят ее соответственно.

Значит, адресат и не тетенька, и не скептичный просвещенный циник. А кто? Либо прямой заказчик, который не очень разборчив. Либо тот слой, который, меняя ватник на красный пиджак, а красный пиджак на более современный прикид, одновременно меняет «Мурку» на Латынину и ей подобных. Интеллигентность? Да пошли вы!

В том-то и дело, что Латынина давно и до боли знает, что интеллигентности этой цена копейка в базарный день. Она это усвоила твердо еще с подростковых времен, когда цена была все же чуть-чуть повыше. Если на «фене» пишет зэк, для которого и эта «феня» является духовным усилием, — это одно дело. Когда на такой же «фене» с использованием лубочных схем, густопсовой лжи, сусально-блатной романтики пишет дитя рафинированной интеллигенции — это другое дело. Это и есть сознательное упрощенчество.

Упрощенчество — не примитив. Новая «интеллигенция» ищет новое быдло для нового карнавального упражнения, для нового, еще более глубокого сброса народа и страны. Интеллигенция — это тот слой, который профессионально и морально обязан обеспечивать прогресс, то есть восхождение от простого к сложному. Когда же слой, не желая отказываться от ролевых позиций, начинает сознательно заниматься прямо обратным — это диагноз.

Это не свойство отдельно взятой Латыниной. Латынина — героиня нашего времени, а не отдельный экземпляр. Даже не частный пример на некую общую тему. Не было бы это так, зачем я стал бы заниматься Латыниной?

Интеллигенция должна тянуть наверх. А она делает обратное.

Стругацкие говорили о прогрессорах. То есть о тех, кто, спустившись, как ангелы, с небес иной культуры (вопрос, какой именно!?), ведут путем восхождения неспособных на оное самостоятельно обитателей низших миров. Все это было достаточно отвратно даже в таком декларативно-возвеличивающем стиле. Но когда вдруг оказалось, что прогрессоры — это буквально регрессоры, когда камлания о восхождении сменились короткими циничными заявлениями, демонстрирующими, что «знаем, что ведем вниз, и ведем», тогда…

Тогда возникло то, что возникло. Некая «зона», в которой барахтаются лишенные смысла люди. И некая «каста», которая кичится тем, что она каста, но не хочет делать ничего из того, что составляет обязанность данной касты. Она, каста эта, не смысл производит, а «феню» тиражирует. Не правду говорит, а на подхвате работает.

Неодиссидентство образца 2007 года по своей социальной функции в целом тождественно диссидентству образца 1987 года. Это снова тот же карнавальный регрессор. Но если социальная роль не изменилась, то социальное качество изменилось весьма существенно. Неодиссидентство еще говорит о Пушкине и Сахарове. Но говорит о них уже на языке «блатняка».

Почему? Потому что этот язык должен обеспечить связь регрессивной идеологии с регрессивными массами. То есть вести по сути к «румынскому сценарию». Нельзя так смачно живописать особистов и не лелеять внутри желанную румынскую перспективу. Желанную для кого? Кто следующий, прошу прощения, аттрактор? Может, сама эта «интеллигенция»? Ой-ли!

Впрочем, каков бы ни был следующий аттрактор, интеллигенция уже работает на него. И в этом суть! В этом! Иначе что обсуждать-то?

Этот следующий аттрактор не станет «новым крюком», если зацепившаяся страна не сорвется с имеющегося. Поэтому интеллигенция подпиливает нынешний крюк. Какая-то часть может пилить по идеалистической безмозглости или органической безответственности. Но пример Латыниной для меня говорит о другом. Я потому и разбираю все так подробно, что это уже другое. Это сознательное подпиливание чекистского крюка ради падения зацепившегося существа на еще более низкий уровень. А на этом уровне — новый, конкурентный, крюк.

Что же касается метаморфоз самой этой интеллигенции, то они таковы.

В начале интеллигенция наблюдает за «чекистским гадюшником» и подвергает его моральной критике, столь же бессмысленной, сколь и беспощадной. На этой фазе интеллигенция выступает в функции Савонаролы по отношению к поносимому «чекистскому гадюшнику».

Затем постепенно просыпается какое-то влечение к поносимому. Это очень видно на примере Латыниной. Влечение обнаруживает себя в словах, стилевых заимствованиях, интонациях. Савонарола вдруг начинает «косить» под Гомера.

Но Гомер описывал не гадюшник, а сообщество великих героев. Соответственно появляется майор-герой с автоматом, подстерегающий караван. Результат? Образ тотального гадюшника и… преследование одного особо зловредного гада, осмелившегося обособиться от гадюшника.

А дальше… Дальше понятно. Просто шипение. И уже разобраться, где гад, где антигад…