такой …, который поёт жопой. Прочитав Пелевина, я понял, что нужно делать группу "Ленинград". Через год это и случилось».

Действие романа начинается на Тверском бульваре. Это что-то значит?

Пётр Пустота выходит на Тверской бульвар февральским днём 1918 года. Маршрут, по которому он движется – от площади перед Страстным монастырём до семиэтажного доходного дома напротив гостиницы «Палас», куда приводит его встреченный по пути старый знакомый фон Эрнен, – хорошо знаком и самому писателю. В двух шагах отсюда, в Леонтьевском переулке, – 31-я английская спецшкола (ныне гимназия им. Капцовых), где учился Пелевин. По другую сторону бульвара – дом Герцена[1258], его сейчас занимает Литературный институт: в 1989 году Пелевин поступает сюда на заочное отделение, через два года он будет отчислен как «утративший связь с институтом». Напротив, на доме номер 20, можно увидеть мемориальную доску членам Союза рабочей молодёжи Жебрунову и Барболину, погибшим при взятии дома московского градоначальника. В романе они превратятся в матросов Балтийского флота (или, в другом измерении, санитаров) Жербунова и Барболина, которые пьют вместе с Петром Пустотой «балтийский чай» – водку вперемешку с кокаином – в квартире только что убитого им фон Эрнена. Семиэтажный доходный дом, в котором находится эта квартира, тоже не случаен: по всем приметам это дом номер 8 по Тверскому бульвару, где в 1960-е жила в коммуналке семья Пелевиных. «Тверской бульвар – это был лес, поле, стадион, всё. Я там научился самому главному – кататься на велосипеде», – рассказывал Пелевин в интервью Льву Данилкину. Автор «Чапаева…» на первых же страницах романа отправляет главного героя по самому заветному маршруту своего детства, тем самым давая понять: «я» Петра Пустоты, от лица которого ведётся повествование (и об иллюзорности которого будет идти речь в беседах с Чапаевым), – это чуть больше, чем вымышленный лирический герой, и все совпадения с реально существующим автором романа, насколько мы можем судить, далеко не случайны.

Похож ли Чапаев в романе на настоящего Чапаева?

Прежде всего – в соответствии с духом пелевинского текста – надо определиться, что такое «настоящий». Разумеется, роман не имеет в виду исторического, реально существовавшего Чапаева, он работает с образом Чапаева, сохранившимся в культурной памяти, а тот, в свою очередь, состоит из нескольких разновременных напластований, всё более отдаляющихся от фигуры командира 25-й стрелковой дивизии Красной армии, погибшего в 1919 году. Первое отражение – вышедший в 1923 году роман Дмитрия Фурманова «Чапаев…». Фурманов был комиссаром дивизии, которой командовал Чапаев, но прослужил с ним всего три месяца: после того как дивизия Чапаева 9 июня 1919 года выбила из Уфы соединения Колчака, Фурманов обнаружил, что Чапаев пишет любовные письма его жене Анне, отправил тому гневное послание и был переведён в политуправление Туркестанского фронта (что, возможно, спасло ему жизнь, избавив от роковой переправы через Урал). Недолгое знакомство и личный конфликт не помешали Фурманову создать в романе впечатляющий образ лидера-харизматика: Чапаев – полководец-самородок, талантливый оратор, жестокий борец с врагами (что для пролетарского писателя в 1923 году вряд ли является недостатком). Появляется в романе Фурманова и ординарец Чапаева Пётр Исаев, впоследствии более известный как Петька. Возможно, главное изменение, которое Фурманов вносит в чапаевскую иконографию, – буква «а» в фамилии: сохранились фотографии личного дела и анкеты, которую красный командир заполнял в 1918 году при поступлении в Академию Генштаба, – фамилия несколько раз выведена его собственной рукой как «Чепаев». Фурманов – «короткий молодой человек с… цепкими глазами цвета спитого чая» – появляется и в романе Пелевина: он комиссар полка ивановских ткачей, к которым обращается с речью Чапаев перед отправкой на фронт. Некоторые фрагменты чапаевской речи у Пелевина – почти буквальная цитата из романа Фурманова, где Чапаев также выступает перед будущими бойцами на вокзале:

Я вам скажу на прощанье, товарищи, что мы будем фронтом, а вы, например, тылом, но как есть одному без другого никак не устоять. Выручка, наша выручка – вот в чём главная теперь задача. ‹…› А ежели у вас тут кисель пойдёт – какая она будет война?

Ещё одна перекличка между романами – песня «Мы кузнецы, и дух наш молод» (у Пелевина «и дух наш Молох»), которую поют в пути красноармейцы.

Следующая итерация чапаевского образа – фильм братьев Васильевых (1934), пользовавшийся в советские годы невероятным успехом. Здесь Чапаев уже почти фольклорный персонаж, народный мудрец, который объясняет военную стратегию, перекладывая на столе картофелины (в романе Чапаев точно так же объясняет «на луковицах» устройство человеческого сознания), отражает «психическую атаку» каппелевцев[1259] (выдуманную авторами фильма) и всегда оказывается «впереди, на лихом коне» (настоящий Чапаев после ранения в годы Первой мировой не мог ездить верхом и предпочитал передвигаться на бронеавтомобилях; в этом отношении Пелевин верен исторической правде). По настоянию Сталина в фильме возникает любовная линия, введённой в фильм пулемётчице, за которой ухаживает Петька, присваивают имя жены Фурманова, поразившей когда-то сердце комдива (она же выступает главным консультантом фильма).

Василий Чапаев. 1919 год[1260]

Следующая производная – анекдоты о Чапаеве, Петьке и Анке, где красный командир выступает глуповатым, но обаятельным бабником и алкашом; в начале десятой главы романа пациенты психиатрической лечебницы рассказывают друг другу анекдоты о Чапаеве, а Пётр Пустота комментирует их: «У меня постоянно возникает чувство, что кто-то, знающий, как всё было на самом деле, попытался чудовищным образом исказить истину». Ключевой эпизод романа – Чапаев за самогоном в бане объясняет Петру пустотную природу сознания – напрямую отсылает к анекдоту, в котором Василий Иваныч и Петька допиваются до состояния, когда перестают друг друга видеть: «Хорошо замаскировались!»

Пелевин играет со всеми тремя слоями чапаевского мифа, но каждый из них в романе – что-то вроде камуфляжа, скрывающего подлинную суть героя. Чапаев, по словам Анны, «один из самых глубоких мистиков», мудрец, постигший суть вещей, обладатель «глиняного пулемёта» – мизинца будды Анагамы (видимо, придуманного Пелевиным). А самогон, луковицы и «комиссарская зарука» – лишь неожиданный антураж, вещественный аналог дзенских коанов[1261], призванный выбить сознание ученика из привычной колеи.

Были ли прототипы у героев романа?

В книге Сергея Полотовского и Романа Козака «Пелевин и поколение пустоты» приведены слова Сергея Москалёва – писателя и программиста, автора программы Punto Switcher и «Словаря эзотерического сленга», в начале 1990-х водившего знакомство с Пелевиным. Москалёв полагает, что прототипы главных героев романа легко находятся среди знакомых Пелевина в эзотерических кругах: «Чапаев – это Василий Павлович Максимов, Котовский – Сергей Рокамболь, Анка – жена Рокамболя Аня Николаева, Володин – интеллигент с лицом басмача – это я. А Пётр Пустота – это он сам, Витя, который с этими людьми общается». Перечень открывает Василий Максимов, укрывшийся в лесах под Выборгом мистик, чьи переводы Кастанеды Пелевин редактировал и издавал в начале 1990-х. Впоследствии Максимов стал дзенским монахом и основал Дзен-центр в Великом Новгороде; в 2014 году он ушёл из жизни. «Дядя Вася так всё и объяснял, – вспоминает Москалёв, – как Василий Иваныч Петьке на картошке. Для нас была важна идея, что всю эзотерику можно "показать на картошке"». Факт знакомства с Пелевиным подтверждал и сам Максимов, его слова приводятся в книге Владислава Лебедько «Хроника российской Саньясы»: «Он использовал многое из того, что я высказывал. Всё это он всунул в книжку от имени Чапаева. Писатель! – ему если что-то говоришь, – он всё записывает, холера!»

Сергей де Рокамболь, возможный прототип Котовского, – петербургский художник и эзотерик, автор (в содружестве с Анной Николаевой, которую Москалёв называет прототипом Анки) огромного лабиринта во дворе филологического факультета СПбГУ, в 1990-е – участник совместных проектов с Вячеславом Бутусовым и гитаристом группы «Кино» Юрием Каспаряном (см. альбомы «НезаконНоРождённый АльХимик доктор Фауст – Пернатый Змей» и «Драконовы Ключи»).

Впрочем, то, что знакомые Пелевина узнают себя в персонажах романа, ещё не значит, что автор имел в виду именно их. В линии Чапаева и Петра можно с не меньшими основаниями увидеть отражение истории мистика Георгия Гурджиева и Петра Успенского[1262], описанной в книге последнего «В поисках