class="p1">Прозрачной родниковой водой по моему разуму кочевала живительная прохлада, вымывала из него страх, утешала меня и успокаивала. Я лежал лицом вверх и смотрел на сине-шафрановый орнаментальный узор; сквозь ажурное плетение лиан сочился тусклый серебристый свет. Мною все еще владела немощь, однако слепой ужас больше не держал меня в своей хватке.

Я находился внутри баньяноподобного дерева. Медленно, с великим трудом приподнялся на локте. Хижина пустовала, если не считать диковинного цветка, выросшего из земляного пола рядом с мной. Я оторопело уставился на него…

Во так я познакомился с Лхар. Цвета она была чистейшего алебастрового, но такой текстурой, такой теплотой не обладает ни одна порода камня. Что до формы… я бы сказал, что Лхар выглядела большим цветком, вроде нераскрывшегося тюльпана футов пяти высотой. Я не взялся гадать, что скрывалось под этими плотно сомкнутыми лепестками, но опирался «бутон» на сложного витья основание, имевшее некоторое странное сходство с короткой измятой юбочкой. Даже сейчас я не способен толком описать облик Лхар. Да, цветок — но и нечто гораздо большее. С самого первого взгляда я понял, что Лхар — не просто цветок…

И она не внушала мне страха. Я знал, что Лхар спасла меня, и полностью ей доверял. Я лежал, а она говорила со мной телепатически, ее слова выстраивались во фразы в моем мозгу.

Теперь ты в безопасности, хоть и все еще слаб. Но не пытайся бежать из долины. Это бесполезно — еще никому не удалось. У Иного есть сила, которую я не понимаю, и эта сила удержит тебя здесь.

— Кто ты? — спросил я.

В голове прозвучало:

Лхар. Я не из твоего мира.

По цветку прошла дрожь, и в меня вторглось чужая печаль. Я встал, шатаясь от слабости, а Лхар отступила. Двигалась она, как будто совершала реверансы — привставая и приседая, покачиваясь из стороны в сторону.

За спиной у меня раздались щелчки. Обернувшись, я увидел, как между баньяновыми стволами протискивается пестрый шар. Моя рука непроизвольно потянулась к пистолету, но тотчас я уловил мысль Лхар:

Это мой слуга, он не причинит тебе вреда. — Она помедлила, подыскивая нужное слово. — Машина. Робот. Не надо его бояться.

— Он разумный? — спросил я.

Разумный, но не живой. Мой народ умеет создавать такие машины, у нас их немало.

Робот враскачку двинулся вперед; опоясывавшие его жгутики извивались и вскидывались.

Это он так говорит: жесты вместо слов и прямой передачи мыслей, — пояснила Лхар.

Она помолчала, глядя на шар, и я вновь ощутил ее тоску.

Вокруг моей руки легонько обвился жгутик, потянул меня к Лхар.

— Чего он хочет? — спросил я.

Думает, что я умираю, — ответила она.

Меня это потрясло.

— Умираешь? Нет!

Это правда. Здесь, в твоем мире, для меня нет привычной пищи. Поэтому мне придется умереть. Чтобы выжить, необходима кровь млекопитающих. Но тут их всего лишь семь — это те, кого добыл Иной. К тому же их кровь не годится, она отравлена.

Я не поинтересовался, какого рода млекопитающие водятся в ее родном мире. Спросил о другом:

— Так вот чего хотел робот при нашей с ним первой встрече? Вот ради чего пытался остановить?

Да, он хотел, чтобы ты мне помог. Но ты слаб из-за пережитого потрясения. Я не могу просить тебя…

— Сколько тебе нужно крови? — перебил ее я. А услышав ответ, сказал: — Ладно. Ты спасла мне жизнь, и я должен отплатить тем же. Да и не повредит мне такое легкое кровопускание. Приступай.

Лхар наклонилась ко мне, словно трепещущее белое пламя в сумраке дерева-хижины. Из бутона выскочил усик, оплел мою руку. Прохладный и нежный, как женская рука, он не причинил никакой боли.

Теперь тебе нужно отдохнуть, — сказала Лхар. — Я уйду, но ненадолго.

Робот защелкал и застрекотал, покачиваясь на ногах-щупальцах. Глядя на него, я произнес:

— Лхар, но ведь всего этого не может быть. Как вышло, что я верю в невероятное?

Я успокоила тебя, — ответила она. — Твой разум был опасно близок к безумию. Я дала тебе легкий наркотик, так что некоторое время твои чувства побудут ослабленными. Это необходимо для спасения твоего рассудка.

Неужели это правда, что мой мозг сейчас под наркозом? Мысли достаточно ясные, но такое чувство, будто я погружен в прозрачную, но темную воду. Странная это штука — существование во сне. Вспомнились стихи Суинберна:

Здесь мир умолк в покое,

Тревоги здесь слышны,

Как мертвый плеск прибоя,

Вторгающийся в сны…

— Что это за место? — спросил я.

Лхар наклонилась ко мне:

Вряд ли сумею объяснить: мне самой далеко не все понятно. Но робот сможет, это очень умная машина. Подожди.

Она повернулась к шару, и у того жгутики затрепетали в быстрой и сложной жестикуляции.

Лхар снова обратилась ко мне:

Многое ли тебе известно о природе времени? Приходилось ли слышать, что оно не прямолинейно, что движется по спирали?

Она пустилась в объяснения, но мне мало что удалось усвоить. Однако я понял: эта долина находится не на Земле. По крайней мере, не на той Земле, которую я знаю.

У вас в этих краях были тектонические подвижки. Ломались толщи пород, перемешивались друг с другом…

Я вспомнил услышанное три месяца назад от фра Рафаэля о землетрясении. Лхар кивнула:

Причиной тому сдвиг во времени. Пространственно-временной континуум тоже подвержен сильнейшим напряжениям. Он сложился, и толща, состоящая из отдельных временных слоев, растрескалась и смешалась с соседними. Эта долина принадлежит другой геологической эпохе, как и я, и машина, и Иной.

Лхар рассказала о том, что произошло с ней. Это случилось совершенно неожиданно. Только что она была в своем мире, в своем времени — и вот оказалась здесь. Вместе с роботом и Иным…

Их происхождение мне неизвестно. Что до меня, то я, возможно, жила либо в твоем будущем, либо в твоем прошлом. Эта долина с останками красных каменных строений, наверное, перенеслась из твоего будущего. Прежде я никогда не слышала об этом месте. Наверное, из будущего прибыл и Иной — совершенно незнакомое мне существо.

Лхар поведала мне еще немало. Иной, как она назвала это таинственное и абсолютно чуждое создание, питался весьма необычным образом. С ее слов я понял, что он по-вампирьи высасывал жизненную силу из млекопитающих — и в процессе кормления принимал облик своих жертв. Это не одержимость в строгом смысле термина, а особого рода поглощение.

Человек склонен придавать свои собственные черты всему на свете, забывая о том, что за границами времени,