Генрих заставил их ждать до тех пор, пока они не утвердили все его новые законы.

– Он нас поимел, – признал Уолш. – И именно так, как хотел.

Была и оппозиция: из тех джентльменов, которым ничто не грозило. Когда Генрих потребовал ввода нового жесткого налога, эти преданные люди сумели убедить его быть более снисходительным.

– Видит Бог, – говорил Уолш дома, – такие налоги могут платить только церковники!

Впрочем, это была лишь одна из очень немногих уступок, на которые согласился Генрих, а чтобы никто не сомневался в его решимости стать полновластным хозяином Ирландии, его офицеры продолжали совершать налеты на земли вокруг Пейла, чтобы подчинить их, и неустанно охотились на оставшихся членов клана Килдэра, которые могли причинить королю хоть какие-то неприятности.

Но даже при всем этом Маргарет весьма удивляло то, что возражения против заявленного Генрихом главенства над Церковью и его нападок на папу римского как-то внезапно стихли.

– Кое-кто из церковников протестует, – объяснял ей Уолш, – но некоторые из наиболее значимых голосов были тесно связаны с Шелковым Томасом, так что им нужно или лишиться своих привилегий, или бежать за границу. Суть в том, – добавил он, – что хотя Генрих и поставил себя на место папы, грубо нарушив при этом все законы, пока не видно, чтобы он намеревался произвести какие-то изменения в формах и главных доктринах веры.

В Дублине появился новый архиепископ – Браун. О нем говорили, что он склоняется к протестантству, но пока никаких слов или действий, оскорбительных для чувств верующих, за ним никто не замечал.

– На самом деле главный вопрос в том, что Генрих собирается делать с монастырями? – спрашивал Уолш.

В Англии этот великий процесс уже начался. Под предлогом религиозной реформы король Тюдор, всегда тративший деньги быстрее, чем получал их, задумал отобрать у английских средневековых монастырей все их богатые земли и имущество и продать. Намерен ли он повторить то же самое в Ирландии?

– Один важный результат всех этих изменений в Англии в том, – объяснял Уолш сыну Ричарду однажды за семейным ужином, – что появилось огромное количество работы для юристов. Каждый монастырь хочет иметь юридического представителя, чтобы отстаивать свои интересы.

Ричард, постоянно работавший с отцом, уже и сам стал хорошо известен во многих монастырских поселениях.

– Так что для адвокатов вроде нас с тобой, Ричард, – продолжал его отец, – вознаграждение может быть довольно выгодным.

Маргарет, хотя и промолчала, в душе была поражена таким подходом. Пусть древние ирландские монастыри имели свои недостатки, но разве они не заслуживали более снисходительного отношения? Когда перед парламентом было поставлено требование закрыть сразу тринадцать монастырей, в обществе наконец-то, к ее радости, поднялся ропот. И когда вернулся Уильям, которого несколько дней не было дома из-за жарких дебатов по этому вопросу, она стала его расспрашивать.

– Уверена, что в конце концов наш народ этого не потерпит! – воскликнула она.

Однако Уильям лишь хихикнул в ответ.

– Дело вовсе не в этом, – сообщил он жене. – Главное – кто получает землю. Все боятся, что она перейдет к людям короля и к Батлерам. Некоторые из твоих друзей, сквайры из Фингала, собираются к Генриху потребовать свою долю. Дойлу и его коллегам олдерменам уже обещан один из монастырей в качестве награды городу за сопротивление Шелковому Томасу.

– Ты так говоришь, будто все дело только в деньгах, – заметила Маргарет.

– Боюсь, что обычно все дело именно в них, – вздохнул адвокат.

Все это время вопрос о деньгах не выходил из головы Уолша. И дело было не только в милостивом прощении короля и назначенном им штрафе, который тяжким грузом ложился на плечи адвоката на долгие месяцы, но и в невыплаченном долге Джоан Дойл.

– И все-таки, – несколько раз говорил Уолш жене, – все эти трудности иногда выглядят как благословение.

Конечно же, он говорил о том, как изменился Ричард.

Потому что только сейчас молодой Уолш со всей горечью осознал, как дорого обошлась семье его привольная жизнь в Лондоне и какую цену им пришлось заплатить за его содержание, достойное истинного джентльмена. И хотя он не растерял своего юношеского обаяния, а доставшиеся ему от матери темно-рыжие волосы делали его настоящим красавцем, он все же стал довольно хорошим юристом и теперь был полон решимости вернуть семье все, что она потратила на него, не сомневаясь, как всякий честолюбивый молодой человек, что способен заработать все деньги мира. Он старательно работал бок о бок с отцом. Сам отправлялся в поездки, которые, как ему казалось, могли слишком утомить отца; и если к концу дня вдруг оказывалось, что нужно изучить какие-то древние документы, Ричард сидел с ними ночь напролет, чтобы отец, проснувшись утром, увидел, что дело уже сделано. Ричард изучал новые дела, пока Уильям был занят в парламенте, и уже знал все, что только можно было знать об ирландских законах.

– Мне иногда приходится его останавливать, – с гордостью говорил его отец. – Но он молод и полон сил, и усердная работа ему только на пользу.

Однако, несмотря на все усилия, Уолшам было еще далеко до возможности выплатить проценты по долгу госпоже Дойл и отложить хоть сколько-то для выплаты штрафа королю.

Олдермен же, если раньше и не подозревал о займе, теперь прекрасно был о нем осведомлен. Уолш узнал это однажды утром, когда встретился с Дойлом по пути на сессию парламента. Накануне он слышал, что дочери олдермена Мэри было даровано звание вольной горожанки, поэтому он вежливо поздравил Дойла с этим событием, на что Дойл ответил со всей учтивостью. А потом, шагая рядом с Уолшем, олдермен добродушно проворчал:

– Значит, вот кто тот удалец, который одолжил у моей жены кругленькую сумму. – Видя, как Уолш поморщился, он усмехнулся. – Она мне все рассказала. Кстати, я ничего не имею против.

Уолш с легкой завистью подумал, что Дойлу, разумеется, легко быть добродушным. Как благонадежный олдермен, который находился в оппозиции с Шелковым Томасом да вдобавок имел жену – родственницу Батлеров, едва не пострадавшую от нападения О’Бирна, он, безусловно, купался в благосклонности короля и наверняка мог рассчитывать на прибыль от любого монастырского имущества или королевских учреждений.

– Я могу выплатить проценты, – сказал Уильям, – но сам долг верну лишь со временем. На мне ведь еще и королевский штраф висит.

– Говорят, вам помогает ваш сын Ричард.

– Да, – с некоторой гордостью кивнул Уолш и рассказал Дойлу об усилиях молодого человека.

– Что до вашего займа, – начал Дойл, выслушав Уолша, – я только рад, что она ссудила деньги вам, а не кому-то другому. Вы надежнее большинства возможных заемщиков. – Дойл немного помолчал. – Теперь о штрафе. Я с радостью замолвлю за вас словечко перед чиновниками короля. Пока к моему мнению прислушиваются.

Неделей позже, снова встретившись с Уолшем, Дойл сообщил ему: