– Совершенно верно. Да в этом и нет никакой тайны. Я действительно открыл новые катакомбы.

– Где?

– Ну уж это мой секрет, дорогой Кеннеди. Скажу только, они расположены так, что нет ни малейшего шанса из миллиона, чтобы на них наткнулся кто-нибудь ещё. Их происхождение отличается от всех известных катакомб, и использовали их для погребения самых богатых христиан. Поэтому эти вещи так отличаются от всего, что находили раньше. Если бы я не отдавал себе отчёта, как много ты знаешь и сколько в тебе энергии, я бы не колеблясь рассказал тебе обо всём – разумеется, взяв слово молчать. Но, думаю, я сначала должен сделать собственный доклад об этом открытии, а уж потом вступать в такую жестокую конкуренцию.

Кеннеди любил своё дело; любил так страстно, что порой это граничило с манией. Этой страсти он был предан всецело, несмотря на все развлечения, которые свойственны богатому и ветреному молодому человеку. Он был тщеславен, но его тщеславие занимало лишь второе место по сравнению с простой чистой радостью и интересом ко всему, что касалось жизни и истории Рима. И теперь он жаждал увидеть этот новый подземный мир, который открыл его приятель.

– Послушай, Бюргер, – произнёс он серьёзно, – уверяю тебя, ты можешь довериться мне без колебаний. Ничто не заставит меня взяться за перо, пока я не получу твоего разрешения. Я вполне понимаю твои чувства и считаю их совершенно естественными, но тебе действительно нечего меня бояться. С другой стороны, если ты мне не откроешь своего секрета, я начну систематические поиски и наверняка обнаружу катакомбы. В этом случае, конечно, я воспользуюсь своей находкой как захочу, поскольку не буду связан никакими обязательствами.

Бюргер задумчиво улыбался, покуривая сигару:

– Я заметил, милый друг, что, когда мне хочется получить от тебя кое-какие сведения, ты далеко не всегда охотно делишься со мной.

– Скажи, бога ради, когда это ты спрашивал меня о чём-то и я тебе не рассказал всего, что знал? Помнишь, как я дал тебе материал для работы о храме Весталя?

– Ну, это было не так уж и важно. Вот интересно, если бы мне пришло в голову задать тебе несколько личных вопросов, ответил бы ты тогда? Ведь эти катакомбы для меня – дело весьма личное, и я бы хотел, чтобы ты тоже поделился со мной своим секретом.

– Не понимаю, куда ты клонишь, – пожал плечами англичанин. – Но если ты намекаешь, что расскажешь о катакомбах, коли я отвечу на твой вопрос, то можешь быть уверен – отвечу на любой.

– Ну, тогда… – сказал Бюргер, с наслаждением откидываясь на спинку кресла. Сделав глубокую затяжку, он пустил вверх причудливые клубы дыма. – Тогда расскажи мне всё о твоих отношениях с мисс Мэри Сандерсон.

Кеннеди резко выпрямился в кресле и с гневом посмотрел на своего невозмутимого приятеля.

– Чёрт побери, что ты имеешь в виду? – вскричал он. – Что это ещё за вопросы! Ты, наверное, шутишь, но это твоя самая неудачная шутка.

– Нет, я не шучу, – просто ответил Бюргер. – Меня действительно интересуют кое-какие детали этого дела. Я не очень много знаю о свете, женщинах, общественной жизни и прочих подобных предметах, поэтому твой случай имеет для меня особую прелесть. Я знаю тебя, видел её, и мне даже довелось пару раз говорить с ней. Поэтому мне хотелось бы услышать от тебя, что между вами было.

– Я не скажу ни слова.

– Ну и не надо. Просто мне захотелось посмотреть, раскроешь ли ты мне свой секрет, – ведь ты рассчитываешь, что я легко расстанусь со своей тайной о катакомбах. Ах, ты не скажешь ни слова? Право, я и не ждал другого ответа. Но тогда что же ты хочешь услышать от меня? Слышишь, часы на церкви Сан-Джованни бьют десять. Мне давно пора домой.

– Стой, погоди немного, Бюргер, – остановил приятеля Кеннеди. – Действительно, с твоей стороны странный каприз – так стремиться узнать подробности любовной истории, которая окончилась много месяцев назад. Ты ведь знаешь, как в нашем кругу относятся к мужчине, который сначала целуется с девушкой, а потом болтает об этом направо и налево: это величайший трус и подлец.

– Конечно, – ответил немец, собирая в корзинку свои сокровища. – Когда он говорит что-то о девушке, которую раньше никто не знал, это действительно так. Но в данном случае – и тебе об этом прекрасно известно – дело было достаточно громким: об этом ведь говорил весь Рим. Поэтому вряд ли ты причинишь какой-то вред мисс Мэри Сандерсон, если поговоришь о ней со мной. Но тем не менее я уважаю твои чувства, поэтому прощай!

– Подожди минуту, Бюргер! – воскликнул Кеннеди, схватив за руку своего друга. – Мне эти катакомбы просто покоя не дают, пойми, я не могу так легко от них отказаться. Может, спросишь меня о другом – ну, что-нибудь не такое странное?

– Нет-нет, ты отказался, и давай кончим об этом, – сказал Бюргер, беря корзину. – Ты, без сомнения, совершенно прав, что не ответил, и я определённо тоже совершенно прав, поэтому, мой дорогой Кеннеди, спокойной ночи!

Англичанин наблюдал, как Бюргер направляется к выходу и уже берётся за ручку двери. В это мгновение он вскочил с видом человека, который ничего не может с собой поделать.

– Задержись на минутку, старина! – воскликнул он. – По-моему, ты ведёшь себя на редкость глупо, но если таковы твои условия, я вынужден принять их. Терпеть не могу болтать о девушках, но если, как ты утверждаешь, об этом и так знает весь Рим, вряд ли я расскажу тебе что-то новенькое… Ну так что же ты хочешь узнать?

Немец вернулся назад к камину и, поставив корзинку, опустился в своё кресло.

– Можно ещё сигару? – попросил он. – Большое спасибо. Никогда не курю, когда работаю, но гораздо приятнее болтать покуривая. Итак, насчёт этой молодой леди, с которой у тебя было маленькое приключение… Что же с ней стало потом?

– Она дома, со своими родными.

– Неужели? В Англии?

– Да.

– А где именно – в Лондоне?

– Нет, в Твикинхэме.

– Прости моё любопытство, дорогой Кеннеди, видишь ли, я совершенно несведущ в таких делах. По всей видимости, очень просто уговорить молодую леди уехать с собой на три недели или около того, а затем отправить её к родным в… как ты там называешь это место?

– Твикинхэм.

– Вот именно – в Твикинхэм. Но я так неопытен в такого рода делах, что даже не представляю, что тебя побудило решиться на подобную затею. К примеру, если ты любил эту девушку, твоя любовь вряд ли могла исчезнуть за те три недели. Поэтому я думаю, вряд ли ты её вообще любил. Но тогда зачем весь этот скандал, который так навредил тебе и погубил её?

Кеннеди угрюмо смотрел на красные отблески пламени в камине.

– Конечно, ты рассуждаешь логично, – произнёс он. – Любовь – большое понятие, оно включает огромное количество различных оттенков чувства. Да, она мне нравилась. Говоришь, ты видел её, – тогда поймёшь, какой очаровательной она могла быть. Но всё же, оглядываясь назад, я вынужден признать, что никогда не любил её.