Там внизу, под ним, утопая и полускрываясь в дымке солнечного дня, находился дом Маретты. Теперь Кент уже считал его своим, частью самого себя, был уверен в том, что, придя в него, он найдет там для себя место своего последнего успокоения, свое последнее убежище, свой собственный дом. Он был убежден также, что там уже готовятся к его встрече, и это убеждение показалось ему самому странным. И, еле переводя дух от волнения и задыхаясь, он побежал со всех ног, но скоро принужден был отдохнуть. Туман в долине сгущался. Солнце стало заходить за западные вершины гор, и, как только зашло, наступили сразу сумерки. Было уже семь часов вечера, когда он добрался наконец до края долины. Силы оставляли его. Руки у него были исцарапаны и кровоточили. Темнота застала его в пути.

Когда он обходил выступ горы, то не мог удержаться от радостного крика. Перед ним вдруг замигали приветливо огоньки. Некоторые из них светили врассыпную, и совсем близко от него их была целая группа, точно в каком-нибудь одном доме были сразу освещены все окна. Он ускорил шаги и пошел прямо на них, а затем у него не хватило больше терпения, и он побежал. И вдруг что-то остановило его, сердце у него замерло, и к горлу подкатил ком, так что он не мог даже дышать.

До него донесся мужской голос, который в темноте кого-то громко звал:

– Маретта! Маретта! Маретта!..

Кент хотел крикнуть и не мог. У него захватило дух. Он весь задрожал. Он протянул руки вперед, и какое-то безумие, точно огонь, вдруг охватило его всего.

И опять послышался голос:

– Маретта! Маретта! Маретта!..

Эхо повторило это имя.

– Маретта! Маретта!.. – закричал он как безумный и побежал далее со всех ног.

Колени у него дрожали, ноги подкашивались от усталости. Он выкрикивал это имя опять и опять, тогда как тот, другой голос давно уже смолк. Между Кентом и освещенными окнами обрисовались во мраке предметы. Кто-то шел к нему навстречу, какие-то два человека; по-видимому, они были очень удивлены. Кент едва держался на ногах, но все еще звал Маретту.

И вдруг ему ответил женский голос, и мужчина со всех ног бросился к нему навстречу.

В трех шагах они остановились, и, несмотря на мрак, глаза их встретились и засверкали. Кент почувствовал, что он воскресает.

Да, он воскрес из мертвых! Он опустился на колени и едва имел сил протянуть вперед руки, и над ним склонилась сама Маретта. Когда подошел и мужчина, то он нашел их обоих на земле, на коленях, они прижимались друг к другу, как маленькие дети. А когда Кент поднял голову, то увидел над собою Мак-Триггера, того самого человека, жизнь которого он спас на пристани Атабаске.

Мак-Триггер смотрел на него и не верил своим глазам.

Все жизненные силы Кента, точно в фокусе, сконцентрировались в одном сознании, что смерть превратилась в жизнь, что перед ним действительно Маретта, что именно ее он держит в своих объятиях. Точно мелькнувшее на экране кинематографическое изображение, он увидел перед собой Мак-Триггера, а затем его голова вдруг повалилась, в ушах загремела канонада, точно по всей долине застреляли пушки, и за их грохотом он слышал только один звук: кто-то плакал над ним и повторял:

– Джимс… Джимс… Неужели это ты?..

Когда высыпали на небе звезды, то Мак-Триггер дал себе первым ясный отчет о том чуде, которое случилось. Немного спустя Кент услышал и его голос и почувствовал, что он хлопал его по плечу и что его голос был в одно и то же время и ласковый и настойчивый. Кент поднялся на ноги, все еще держась за Маретту, а она обхватила его шею руками. Она плакала навзрыд. Кенту казалось, что он не шел, а ковылял по пространству, отделявшему их от освещенных окон дома, причем его, точно пьяного, поддерживали с одной стороны Маретта, а с другой – Мак-Триггер. Дойдя до дома, Мак-Триггер отворил дверь, и они вошли в большую, несколько странно обставленную комнату, ярко освещенную лампой. На пороге Маретта выпустила Кента из объятий, и он сделал шаг назад, так что теперь они уже могли посмотреть друг на друга при освещении. Теперь они уже точно знали, что это был не сон, а настоящая, осязаемая действительность.

И опять Кент стал так же ясно мыслить, как тогда, у порогов. Точно стрела вонзилась ему в сердце, когда глаза их встретились. Она ужасно изменилась. Ее бледность поразила его. Она была худа как щепка. Большие глаза, сверкавшие раньше как фиалки, ввалились и при свете лампы казались почти черными; волосы, собранные на голове в один сплошной узел, как это было тогда, когда он увидел ее в первый раз у Кардигана, придали ей еще больше бледности. Она держала руку у горла, и рука ее была так тонка, что это его испугало. Некоторое время и она смотрела на него, точно боялась, что это не он, не Джимс Кент, а кто-то другой; затем вдруг протянула к нему руки и стала его ощупывать. Она не улыбалась, не плакала и больше уже не повторяла его имени; но когда он снова привлек ее к себе, она крепко обхватила его за шею и прижалась к его груди. Он посмотрел потом на Мак-Триггера. Позади него стояла какая-то женщина, черноволосая и черноглазая. Кент оглядел их обоих и понял.

Эта женщина подошла к нему.

– Ей пора успокоиться, месье, – обратилась она к нему. – Я уведу ее. Малькольм расскажет вам все. А потом, немного попозже, вы повидаетесь с ней.

Она сказала это тихо и ласково. Услышав ее слова, Маретта подняла голову и, как прежде, прошептала:

– Поцелуй меня, Джимс… Ты мой Джимс, милый, хороший…

Немного спустя Кент и Санди Мак-Триггер остались в ярко освещенной комнате одни и пожали друг другу руки. Оба они понимали, что такое смерть за другого. Эта общая мысль выразилась помимо их воли в простом прикосновении их рук и в глубоком, пристальном взгляде, которым они посмотрели друг другу в глаза.

Кенту не терпелось как можно скорее знать все о Маретте. С опаской посмотрев на дверь, за которой скрылись Маретта со старушкой, Мак-Триггер улыбнулся ему доброй, но опасливой улыбкой.

– Вы пришли как раз вовремя, Кент! – сказал он, все еще держа его за руку. – Она была уверена, что вы погибли. А я знаю, Кент, что это убило бы ее. Каждую ночь мы должны были следить за ней и не упускать ее из виду. Несколько раз она уже убегала. Когда мы находили ее, она говорила, что ходила искать вас. Так было и сегодня вечером, когда вы нашлись.

Кент глубоко вздохнул.

– Теперь я понимаю, – ответил он. – Это она притянула меня сюда путем внушения. И вот я здесь…

Он снял с плеч ранец с его драгоценным содержимым и стал слушать Мак-Триггера. То, что Мак-Триггер говорил ему, казалось пустяком по сравнению с тем, что здесь вот за этой самой дверью, живая и осязаемая, находилась Маретта, и что он, Кент, скоро опять ее увидит. Мак-Триггеру вовсе и не нужно было упоминать, что старушка – его жена. Кент догадался об этом и сам. Даже тот факт, что Маретта благодаря счастливому случаю натолкнулась на застрявшее поперек порогов бревно и оно соскочило под ее тяжестью и вынесло ее на противоположный берег милей ниже, казался ему тривиальным при мысли, что сейчас его отделяла от нее всего одна дверь. Но он все-таки слушал. А Мак-Триггер рассказывал ему, как все те дни, пока он лежал в бреду у Андре Буало, Маретта разыскивала его в тех местах; как она решила, что он погиб, и как через несколько дней ее догнал караван Лазелля и взял ее с собой. На нем она поплыла на Север. Позднее Кент пришел бы от всего этого в удивление, а теперь только слушал и то и дело поглядывал на дверь. Тогда Мак-Триггер сообщил ему то, что действительно заставило его изумиться. Мак-Триггер спокойно сообщил ему об О’Конноре. Он сказал ему: