— Дальше. Я знаю, что там хорошая охота.

— И чтобы там на улице был почтовый ящик? Там столько же шансов на его появление, сколько на появление ипподрома, собачьих бегов, площадки для гольфа и парка с подсвеченным фонтаном и эстрадным оркестром.

— Значит, Леннокс ошибся, — холодно заявил Эндикотт. — Может быть, он принял за почтовый ящик что-то другое — скажем, бак для мусора.

Я встал. Взял письмо, сложил его и сунул обратно в карман.

— Бак для мусора, — сказал я. — Конечно, их там полно. Выкрашен в цвета мексиканского флага — зеленый, белый и красный — с крупной отчетливой надписью: «Соблюдайте чистоту». По-испански, разумеется. А вокруг разлеглись семь облезлых псов.

— Не стоит острить, Марло.

— Простите, если я показал, что умею соображать. И еще одна мелочь, о которой я уже спрашивал Рэнди Старра. Как получилось, что письмо вообще было отправлено? Судя по тому, что он пишет, он договорился об отправке. Значит, кто-то сказал ему про почтовый ящик. И значит, этот человек солгал. И все-таки тот же человек отправил письмо с вложенными в него пятью тысячами. Любопытно, не правда ли?

Он выпустил дым и проводил его взглядом.

— К какому же заключению вы пришли и зачем звонить ради этого Старру?

— Старр и жулик по имени Менендес, общества которого мы теперь лишились, служили вместе с Терри в британской армии. Оба они довольно подозрительные типы — даже весьма, — но гордости и чести у них еще хватает.

Здесь все замолчали по вполне понятным причинам. В Отатоклане устроили по-другому и по совершенно иным причинам.

— И к чему же вы пришли? — снова спросил он уже гораздо более резко.

— А вы?

Он не ответил. Тогда я поблагодарил его за прием и ушел.

Когда я открывал дверь, он все еще хмурился, но мне показалось, что он искренне озадачен. Может быть, пытался вспомнить, как выглядит улица возле гостиницы и был ли там почтовый ящик.

Тем самым я просто закрутил очередное колесико — не более того. Оно крутилось целый месяц, прежде чем появились результаты.

Потом, в одно прекрасное утро, в пятницу, я обнаружил, что в конторе меня ждет незнакомый посетитель. Это был хорошо одетый мексиканец или южноамериканец. Он сидел у открытого окна и курил крепкую темную сигару.

Высокий, очень стройный и очень элегантный, с аккуратными темными усиками и темными волосами, отпущенными длиннее, чем носят у нас, в бежевом костюме из легкой ткани. На глазах этакие зеленые солнечные очки. Он учтиво поднялся с места.

— Сеньор Марло?

— Чем могу быть полезен?

Он протянул мне сложенную бумагу.

— Un Aviso de parte del senor Starr en Las Vegas, senor. Habla usted espanol?

— Да, если не слишком быстро. Лучше бы по-английски.

— Тогда по-английски, — сказал он. — Мне все равно.

Я взял бумагу и прочел:

— Пойдем в кабинет, сеньор Майоранос, — пригласил я. Я открыл перед ним дверь. Когда он проходил, я почувствовал запах духов. И брови у него были подбриты чертовски изысканно. Но, может быть, изысканность эта была чисто внешняя, потому что по обе стороны лица виднелись ножевые шрамы.

Он сел в кресло для посетителей и положил ногу на ногу.

— Мне сказали, что вас интересует информация насчет сеньора Леннокса.

— Только последний эпизод.

— Я был при этом, сеньор. Служил в гостинице. — Он пожал плечами. — На скромной и, конечно, временной должности. Я был дневным клерком. — По-английски он говорил безукоризненно, но в испанском ритме. В испанском — то есть в американо-испанском — языке есть подъемы и спады интонации, которые на слух американца никак не связаны со смыслом фразы. Словно океан колышется.

— Вы не похожи на гостиничного клерка, — заметил я.

— У всех бывают трудности в жизни.

— Кто отправил мне письмо? — Он протянул пачку сигарет.

— Хотите попробовать? — Я покачал головой.

— Слишком крепкие. Колумбийские сигареты я люблю. Кубинские для меня отрава.

Он слегка улыбнулся, закурил сам и выпустил дым. Он был так чертовски элегантен, что это начинало меня раздражать.

— Я знаю про письмо, сеньор. Официант испугался подняться в номер к этому сеньору Ленноксу, когда увидел, что у дверей стоит гуарда. Полисмен или фараон, как вы говорите. Тогда я сам отнес письмо на коррео — на почту. После выстрела, вы понимаете.

— Вам бы надо в него заглянуть. Туда были вложены большие деньги.

— Письмо было запечатано, — заявил он холодно. — El honor no se mueve de lado como los congrejos. Честь ходит только прямо, а не боком, словно краб, сеньор.

— Прошу прощения. Продолжайте, пожалуйста.

— Когда я вошел в комнату и закрыл дверь перед носом охранника, сеньор Леннокс в левой руке держал бумажку в сто песо. В правой руке у него был револьвер. На столе перед ним лежало письмо. И еще какая-то бумага, которую я не прочел. От денег я отказался.

— Слишком большая сумма, — заметил я, но он не отреагировал на сарказм.

— Он настаивал. Тогда я все-таки взял сто песо и потом отдал их официанту. Письмо я вынес под салфеткой на подносе, на котором ему приносили кофе. Полисмен пристально на меня посмотрел. Но ничего не сказал. Я был на полпути вниз, когда услышал выстрел. Очень быстро я спрятал письмо и побежал обратно наверх. Полисмен пытался вышибить дверь. Я открыл ее своим ключом. Сеньор Леннокс был мертв.

Он осторожно провел пальцами по краю стола и вздохнул.

— Остальное вы, конечно, знаете.

— Много народу было в гостинице?

— Нет, немного. Человек пять-шесть постояльцев.

— Американцы?

— Двое американос дель норте. Охотники.

— Настоящие гринго или здешние мексиканцы? — Он медленно разгладил пальцем бежевую ткань у себя на колене.

— Думаю, что один из них был испанского происхождения. Он говорил на пограничном испанском диалекте. Очень неизящном.

— Кто-нибудь из них заходил к Ленноксу? — Он резко вскинул голову, но за зелеными стеклами ничего не было видно.

— Зачем им это, сеньор? — Я кивнул.

— Ну, что ж, сеньор Майоранос, чертовски любезно, что вы приехали и все мне рассказали. Передайте Рэнди, что я страшно благодарен, ладно?

— No hau de gue, сеньор. Не за что.

— А потом, если у него будет время, может, он пришлет еще кого-нибудь, кто расскажет эту сказку поскладнее.