— И что теперь? — не отставал отец Сергиус. Врени покосилась на брата Полди. Вздохнула, вспоминая кабаки Ранога.

— Я уйду с теми, кому я нужна. А там посмотрим.

— Ты будешь проповедовать? — уточнил легат.

— Это не то, в чём стоит исповедоваться перед тобой, а, монах? — хрипло расхохоталась цирюльница. — Нет, я буду нести свою веру делом. Ну как? Ты ещё не решился погреть мои старые косточки?

— Врени, не говори так, — взмолился брат Полди.

— Лечить людей, не давая им покинуть мир, который, по-твоему, есть зло? — в раздумьи уточнил отец Сергиус, не обращая внимания ни на брата Полди, ни на издёвку цирюльницы.

— Умирая, мы не покидаем этот мир, — строго ответила Врени. — Мы только покидаем своих близких и перечёркиваем всё, что поняли, пока были живы. А душа по-прежнему заперта в мире, обречена страдать снова и снова. Смерть не есть благо, она только часть муки, на которую обрёк нас Создатель. Смерть, раны, болезни…

— Врени, пожалуйста, — простонал брат Полди. Цирюльница вдруг ухмыльнулась.

— Вас обрёк, — поправилась она. — Я теперь свободна.

— Разве ты не можешь заболеть? — поднял брови отец Сергиус.

— Не имеет значения, что происходит с моим телом. Моя душа свободна и однажды покинет этот мир навсегда.

Она вдруг покосилась на брата Полди.

— Но тебя мне будет не хватать, — призналась она. — Я ещё не встречала таких чистых людей и, надеюсь, не встречу.

Полди хотел ответить, но от волнения не смог вымолвить не слова и молча протянул цирюльнице руку. Врени сжала её, потом оттолкнула и отвернулась.

Неловкий момент оборвала Марила. Сумасшедшая, почти насильно одетая как полагается придворной даме будущей герцогини, пришла искать цирюльницу. Была она вся перепачканная и шла босиком. Врени невольно улыбнулась.

— Вот ты где, сестрица! — заявила Марила, усаживаясь рядом. На мужчин она не обращала внимания. — Ты спляшешь на моей свадьбе?

— Куда я денусь?.. — вздохнула цирюльница.

— Ты не рада? — захлопала глазами сумасшедшая.

Мюр так и остался в Тафелоне. Поступил оруженосцем к Виру, уверяя, что тот «храбрый воин, очень храбрый, такой жена страшный не бояться!» и что ему, Мюру, есть чему поучиться у шателена Ордулы. Сейчас он был в Фирмине, но вскорости, похоже, приедет. Господа что-то затевали, что-то вряд ли хорошее для прозревших, но повлиять на это Врени не могла.

Она отказалась от дара убийцы…

— Рада, — заверила Врени, когда Марила повторила вопрос. — Очень за тебя рада.

— А я вот не знаю, — призналась сумасшедшая. Цирюльница насторожилась. Сейчас разорвёт помолвку, додумается снова за Врени ходить и хныкать! — Хотела посоветоваться…

Она огляделась по сторонам, по-прежнему игнорируя монахов. Брат Полди смотрел на неё с жалостью, отец Сергиус — с плохо скрываемым смехом.

— Мой дружочек не знает ведь, что я ворона! — свистящим шёпотом призналась Марила. — Как ты думаешь, сестрица, может, сказать ему? Нехорошо мужа обманывать…

Врени закашлялась и отец Сергиус, опережая Марилу, от души хлопнул её по спине. Рука у легата оказалась тяжёлая, даром что на вид такой щуплый человечек.

— Я думаю, не стоит, — с трудом выговорила цирюльница. — Ты прекрасно притворяешься.

— Один рыцарь, — ни к кому не обращаясь, произнёс брат Полди, — однажды нашёл в лесу дом, где танцевали прекрасные девушки. Он вошёл внутрь и они разбежались — все, кроме одной, самой младшей и самой красивой. Он взял её за руку и попросил стать его женой… она согласилась, но добавила, что он должен никогда её ни о чём не спрашивать и не пытаться за ней подглядывать. Они поженились, у них родились дети, счастье их было безмерно… но потом рыцарь задумался…

Монах замолчал и Марила подсела поближе. Отец Сергиус улыбался: видать, знал эту историю.

— Каждую неделю, в один и тот же день, когда все женщины были в церкви, прекрасная жена того рыцаря ненадолго пропадала… а потом объявлялась снова. Рыцарь пытался выведать её секрет, но она не желала его понимать… и тогда он притворился, что идёт в церковь, а сам незаметно спрятался… Оставшись одна, женщина сбросила одежды и обратилась в огромную змею. Своим змеиным жалом она облизывала лица детей, их глаза и уши, свивалась вокруг них и что-то шипела. Рыцарь не выдержал. Он выхватил меч и бросился на чудовище…

Сумасшедшая ахнула.

— Но змея вылетела в окно, — невозмутимо закончил брат Полди. — Больше он никогда её не видел.

— Вылетела?! — переспросила Врени. — Змея?!

— Ну да, — как ни в чём ни бывало подтвердил монах. — Но люди рассказывали, что она не раз являлась своим детям, помогая им волшебством и советом, и выросли они не такими, как обычные люди.[51]

— Брат Полди хотел сказать, — вмешался отец Сергиус, губы которого подозрительно подрагивали, — что ты должна скрывать свою природу, чтобы не лишиться любви и доверия своего супруга.

Марила глубоко задумалась.

* * *

Барон цур Фирмин задумчиво разглядывал записку, которую ему передал слабоумный сынок трактирщицы из Латгавальда. Куно ничего толком не объяснил, даже когда барон в сердцах пригрозил ему пытками. Какие-то батраки, голые ведьмы, ледышки, телеги… вздор! Всё, что мальчишка сумел объяснить: кто-то украл у Магды дочь и женщина ушла за ней. Дочь спасла, но, опасаясь чего-то, не вернулась. Звучало это загадочно, но вполне правдоподобно. Магда действительно чего-то опасалась, берегла девочку, едва соглашалась с ней расстаться хоть на денёк, только изредка отсылая её к друзьям-волшебникам в Раног или доверяя трактирщице, в доме которой вечно от детей ступить некуда. Да и почерк… ведьма доверяла ему свои письма, она писала сестре, пока та не убралась вместе с мужем из Тафелона, всё тем же друзьям в Раног… словом, барон прекрасно знал её почерк. Это была она. Но куда она делась, почему сбежала, почему никто не удержал, не проследил… Впору самому обращаться к волшебству, чтобы её разыскали. Не колеблясь, бросила даже сына!

В дверь постучали и слуга доложил о госте. Барон цур Фирмин находился в своём замке, Ордуле, и отец Сергиус, чьи письма так помогли ему в святых землях перехитрить предателей братьев-заступников, обещал приехать к нему и привезти человека, с которым, по словам легата, Тафелону очень надо было договориться. Отец Сергиус оказался чрезвычайно странным человеком. Если бы не его преданность церкви, барон цур Фирмин бы даже сказал — беспринципным. Не было такого грешника, такого преступника или еретика, которого бы легат не был бы готов оправдать, если видел в том выгоду. Не для себя — и то счастье. Для церкви.

Барон спрятал записку. Он ждал гостей в таблинии: из намёков отца Сергиуса было ясно, что в этом разговоре может понадобиться карта Тафелона.