Будучи все время вместе с Болеславом, Полянский князь не имел основания, да и не подозревал своего шурина в том, что он может выдать его инкогнито.

Наконец, наступили последние дни пребывания императора в Кведлингбурге; как обыкновенно, тотчас после окончания праздников он опять собрался в Италию, обладание которой его гораздо более беспокоило и интересовало, чем все немецкие дела. Поэтому он здесь старался мирить, успокаивать и усмирять лишь только для того, чтобы иметь возможность всю силу свою обратить на Италию.

Перед отъездом был устроен торжественный прием у Отгона, и каждый, приехавший к нему на поклон, был награжден согласно своему чину и положению. Эти дары состояли для более достойных гостей из драгоценной утвари, поясов, рыцарских мечей, из дорогих мехов, шелковых плащей, а для менее важных были приготовлены шерстяная одежда, шубы из обыкновенного меха и разнородные платья. Обычай и честь императора требовали, чтобы никто не уезжал от него с пустыми руками; чтобы дать возможность каждому князю и вельможе поговорить с императором наедине, изложить свою просьбу, выслушать его совет или принять какое-нибудь тайное поручение, каждый из этих рыцарей в сопровождении своего отряда допускался к нему отдельно. Пришла очередь и до молодого Болеслава, которому должны были дать указания относительно угров. Мешко, желавший избегнуть неприятного подарка, объявил чешскому князю, что он подождет его в приемной.

Разговор между ними происходил в присутствии камергера, и хотя князья беседовал шепотом, царский чиновник или догадывался, или услышал решение Мешка и не замедлил объявить, что император просит Болеслава явиться со всей его свитою. Чтобы не возбуждать подозрений, Мешко, пропустив вперед Болько, пошел сзади него, стараясь как можно меньше быть на виду.

Оттон принимал всех сидя на троне, точь-в-точь на таком же, что стоял в храме. Он был одет в пурпурный плащ и красные сандалии с золотом. В тот момент, когда Болько приближался к Оттону, император стал пристально всматриваться в идущего сзади Мешка, чем его страшно смутил. Затем, обращаясь к Болеславу, приказал при всех передать его старому отцу кубок высокохудожественной работы, украшенный драгоценными камнями и жемчугом, просил князя сохранить его на память. Каждый из приближенных князя получил по соответствующему подарку, и все уже собирались выходить из зала. Мешко был доволен, что его оставили в покое. Но император, остановив свое внимание на Полянском князе, шепнул что-то на ухо своему казначею, который подал ему очень ценный меч с поясом необыкновенной художественной работы. Все переглянулись с удивлением, так как в зале, по их мнению, не было достойных подобного подарка.

Взяв меч из рук казначея, Оттон сделал Мешку знак приблизиться и с ласковою улыбкою обратился к нему:

— Не знаю вас, милый князь… не знаю даже, кто вы… Но с меня довольно, что вы пришли сюда с моим союзником и хорошим другом… Мне было бы приятно, если бы вы отныне относились ко мне дружелюбно… Примите этот меч с пожеланием никогда не поднимать его против меня и прийти мне с ним на помощь, как и я всегда готов вас поддержать, если вы этого от меня потребуете…

Мешко не мог не принять подарка, но вместе с тем испугался, что при дворе его узнали и доложили Оттону, кто он. Но лицо Оттона не выражало ни гнева, ни подозрения, а скорее удовольствие и радость.

Молодой Болеслав даже побледнел от мысли, что зять мог его заподозрить в измене. Наступило короткое молчание, после которого император прибавил, улыбаясь:

— На этом мече вырезан крест… Пусть он вам напоминает, что только с ним можно побеждать… и что там, где его нет, никогда не может быть счастья и спокойствия.

После этого все присутствующие еще раз поклонились Оттону и вышли из зала, а Мешко, который не мог ни препоясать свой меч, ни спрятать его, к великому своему неудовольствию, обратил на себя внимание всего двора. Несомненно, что Оттон узнал Мешка или был предупрежден кем-нибудь о прибытии Полянского князя. Окружавшие делали разные догадки. Все шептались и с любопытством присматривались к обласканному незнакомцу.

Едва успели выйти из дворца, как молодой Болько обратился к зятю с уверением, что не он его предал и никто из его свиты, за которую князь ручался, а, вернее всего, кто-то посторонний, узнав в скромном спутнике Болеслава Полянского князя, уведомил об этом приближенных императора., Мешко ни на минуту не сомневался в искренности своего шурина, но все же этот случай остался для него странной загадкой, над разрешением которой он напрасно ломал голову. А ведь подарок в виде богатого меча не мог быть предложен ему по ошибке!

Из боязни, что весть о нем разойдется, князь начал спешить с отъездом; послали за отцом Иорданом, все свободное время проводившим со священниками при храме святого Виперта. Когда отец Иордан явился, и князь спросил его, не рассказал ли он священникам о его присутствии в Кведлингбурге, тот дал отрицательный ответ.

Немедленно начали готовиться к дороге. Постепенно и другие гости начали разъезжаться по разным направлениям. Купцы выносили товары из шалашей и складывали их на возы, отправляясь с ними в глубь страны. Многолюдное и оживленное предместье с каждым часом становилось все спокойнее и тише.

Император и сопровождавшее его войско должны были скоро покинуть Кведлингбург.

Но не всем судьба улыбнулась, и не все уезжали с хорошими воспоминаниями, многие, подобные Вигману, были прогнаны с угрозами, другие не получили того, о чем хлопотали; только духовенство, тронутое набожностью и щедростью Оттона, превозносило его.

Часть дороги Мешко проехал в обществе своего шурина, напрасно старавшегося узнать у него, какое впечатление князь вынес из своего пребывания при дворе. Мешко улыбался, был в хорошем расположении духа и, видимо, доволен путешествием, но о своих впечатлениях молчал.

Оба князя расстались недалеко от границы, как раз на том месте, где несколько дней до того они встретились, и теперь Мешко продолжал путь опять один со своим маленьким отрядом. На следующий день ехавший вместе с князем Хотек получил некоторые сведения о Вигмане; говорили, будто он соединился с волинами и собирался сделать набег на полян или на Оттона, а то на них вместе. Узнав об этом, Мешко еще более стал торопиться. И Хотека отпустил домой с тем, чтобы ему быть готовым на первый призыв князя.

Делали разные догадки; то им казалось, что Вигман, желая угодить императору, бросится за Одру покорять вражьи племена или же пойдет против Оттона (что тоже было весьма возможным). Графу, в общем, ничего не стоило подговорить славян выступить