Меня это порадовало. И когда в феврале я сообщил дяде Томасу хорошую новость, то мне даже удалось сделать это довольным голосом. Дядя Томас продолжал исследования в медицинской школе, созданной при Гарварде, и снимал жилье в Кембридже, городке близ Бостона, в котором находится Гарвард. Прежде я никогда толком не представлял, чем занимается дядя Томас. Я знал, что он – врач, но не как доктор Кагилл или какой-либо другой доктор, с которыми я сталкивался в прошлом. У него не было приемной на Харли-стрит. Да и пациентов тоже. Работа его проходила в лабораториях при больнице Гая[18] в Лондоне, и до своего решения отправиться в Америку он занимался обнаружением болезней в мертвых телах.

– Но я устал от патологоанатомии, – признался он мне в своей маленькой гостиной, выходящей на Чарльз-ривер, – а потому решил заняться клинической патологией, исследованием болезни и здоровья живых. Ты знаешь, в патологии есть несколько областей, и наши знания с каждым годом существенно возрастают. Занятно то, что, хотя людей уже много веков интересует изучение болезней, современная патология существует лишь три десятка лет. Меня всегда очаровывала война с болезнями. Дэвид этого никогда не мог понять, но я все время ему твержу: мои исследования похожи на детективные романы – обнаружение улик, выявление причин смерти, решение загадки. Но вскрытиями я уже наелся. Я приобрел в Лондоне известность как патологоанатом, а теперь я хочу покорять новые высоты. – Он объяснил, что мог бы заниматься клинической патологией и в Лондоне, но предпочел приехать в Америку. – Потому что я в конечном счете, как и ты, наполовину американец, и когда не так давно вдруг понял, что мне почти тридцать, а я толком ничего не знаю о стране моей матери, то решил, что мне предоставляется хорошая возможность заполнить этот пробел. Именно свадьба Дэвида и помогла мне принять окончательное решение. Я понял, что должен провести год в Америке, пока хожу в холостяках и свободен поступать так, как мне вздумается.

– И вы поедете в Нью-Йорк? – уточнил я, подумав о моем дяде Чарльзе, с которым мы уже много лет не общались и который был кузеном дяди Дэвида, но я знал, что, если сам отправлюсь к нему, моя мать придет в ярость.

– Да, я собираюсь поехать туда весной, познакомиться с Мариоттами. Ты еще будешь здесь?

– Вряд ли, – ответил я. – Мы к этому времени должны уже будем вернуться в Ирландию из-за состояния Керри.

И я сообщил ему о ребенке.

Он поздравил меня, а потом добавил:

– Нед, теперь тебе понадобится больше денег. Знаешь, нужно что-то решать с Драммондом. Нелепо, что ты занимаешь деньги у родственников, а Драммонд и твоя мать живут на широкую ногу в твоем доме.

– Когда мне исполнится двадцать один…

– Ты можешь себе позволить ждать столько времени? Одному Богу известно, в какие руины превратят Кашельмару Драммонд с твоей матерью за эти годы. Я, пожалуй, напишу Дэвиду, спрошу, что он думает на сей счет. У меня нет ни малейшего желания обращаться в суд, но…

– Никаких судебных тяжб, – перебил я громче, чем нужно. – Я дождусь, когда мне будет двадцать один.

– Нед, ты повторяешь эту фразу, как волшебное заклинание, но что именно ты будешь делать, когда тебе исполнится двадцать один?

– Уволю Драммонда и попрошу мать переехать в Клонах-корт.

– А если она откажется? Ты уверен, что тебе так или иначе не придется обратиться в суд, чтобы избавиться от Драммонда?

– Я… я подумаю об этом позднее. Когда придет время.

– Нед, – мягко заметил дядя Томас, – время пришло. Ты должен действовать сейчас.

Я энергично потряс головой.

– Нед, что такое? В чем дело? Ты боишься Драммонда? Почему? Ну ведь ты не подозреваешь его в убийстве отца?

– Я знаю, что он его убил, – признался я, подавляя жуткое желание расплакаться и рассказать ему, как я получил разрешение на брак. Мои слова настолько ужаснули его, что он потерял дар речи. – Поэтому я ничего не могу сделать. Боюсь повредить матери. Он потащит ее за собой, а я не могу этого допустить. Моя собственная мать… – Я не мог продолжать.

Наконец Томас произнес:

– Я должен был настоять на вскрытии… но не мог поверить, что Маделин ошиблась, а она была уверена… абсолютно уверена…

– Трудно допустить, что тетя Маделин может быть настолько неидеальной, чтобы ошибаться. – Мой голос снова звучал спокойно, гораздо спокойнее, чем его.

– И даже если бы вскрытие подтвердило диагноз, скандал был бы неимоверный. Думаю, я намеренно избрал другой путь.

Он по-прежнему был настолько охвачен ужасом, что я поспешил добавить:

– Вы не избирали другой путь, дядя Томас. Вы подумали о возможности отравления и отвергли ее. А это разные вещи.

– Нет, хуже, – мрачно возразил он. – Это свидетельствует о том, что врачам не стоит доверять, когда речь идет о членах их семей. На них влияют предвзятые представления и предрассудки, которые формируют их суждения. Бог мой, как же я мог повести себя столь непрофессионально? Я должен был настоять на надлежащем расследовании, а не слушать теорию Борджиа, которую предложил Дэвид, и не принимать на слово диагноз женщины, которая не имеет медицинского образования.

– Слава богу, что вы не настояли на вскрытии, – сказал я. – Иначе где бы сейчас была моя мать?

– Да, но… Нед, нельзя сидеть сложа руки. Если мы не можем довести расследование до суда, то должны сделать это приватным образом, с помощью угроз.

– У нас нет такой возможности, – запротестовал я. – Я много думал об этом – тут нет решения. У нас нет рычагов влияния на Драммонда. Мне удалось угрозами вынудить его дать согласие на мой брак с Керри, потому что он понял – ради нее я пойду на что угодно, даже если это повлечет уничтожение моей матери. Но то были исключительные обстоятельства. Драммонд знает, что в обычной ситуации я не сделаю ничего, что могло бы повредить ей.

– Тогда мы должны придумать еще что-нибудь. – Томас начал расхаживать туда-сюда по комнате, и толстые стекла его очков пускали зайчиков, когда на них падал бледный зимний солнечный свет. – Мы должны доказать вину Драммонда и невиновность твоей матери, – пробормотал он наконец. – Прежде чем обратиться в полицию, нужно удостовериться, что они не совершат ошибки.

– В полиции непременно решат, что она узнала об убийстве, пусть и после.

– «После» – это совсем иное дело, чем «до». К тому же есть смягчающие обстоятельства – ее слепая страсть к Драммонду, – и хороший адвокат поведет дело так, что ей ничего не будет грозить. – Он щелкнул пальцами и повернулся ко мне. – Конечно! Дэвид и нашел решение! Господи боже, я никогда не думал, что буду благодарен Дэвиду за его богатое воображение и страсть к детективам! Мы отправим его в Кашельмару, чтобы он провел тайное расследование всех обстоятельств смерти твоего отца. Если Дэвид сможет доказать, что он был отравлен после того, как твоя мать покинула Клонах-корт в тот день…