– Нет, эти два случая несравнимы. Они абсолютно не похожи.

Наступила пауза. Выражение глаз тети Маделин ничуть не изменилось.

– Тетя Маделин…

– Да, Нед?

– Доктор Кагилл не предлагал вскрытия?

– Нет, дорогой. В обстоятельствах, которые я ему описала, я не видела никакой необходимости во вскрытии. Конечно, когда Томас вернется, он может настоять на этом. Не знаю. Но это должно быть его решение, а не мое.

– Но…

– Мы должны дождаться возвращения Томаса, – отрезала тетя Маделин. – Я написала ему, предложила немедленно вернуться. Тебе абсолютно не о чем беспокоиться, мой дорогой. Как только Томас вернется, мы с ним позаботимся обо всем, а до того времени никто из нас ничего не сможет сделать.

– Вы все знаете, я прав?

– Знаю что? Мое дорогое дитя, понятия не имею, что ты имеешь в виду! Я только знаю, что это не твоя забота. Тебе нет нужды беспокоиться. Со временем все образуется.

– Тетя Маделин, не надо обращаться со мной так, будто я еще не вышел из детской!

– Нед, я обращаюсь с тобой как с дорогим племянником, которому всего семнадцать лет, но на плечах которого столько всяких забот и ответственностей, о которых семнадцатилетние обычно даже не догадываются. Тебе хватает своих проблем. Оставь, пожалуйста, эту мне и Томасу.

– Но…

– Больше мне сказать нечего.

– Я хочу поговорить с вами, тетя Маделин.

– Позднее, дорогой. Когда вернется Томас. Но не теперь.

На этом я ушел.

3

Вернувшись из Клонарина в Кашельмару, я закрылся в своей комнате и написал дяде Томасу:

«Пожалуйста, не обращайте внимания на письмо тети Маделин. Нет никакой необходимости в Вашем преждевременном возвращении домой. Я абсолютно убежден, что дядя Дэвид умер естественной смертью, – даже доктор Кагилл не видел нужды во вскрытии, – а Вы знаете, что я бы первым сообщил Вам, если бы думал, что дядю Дэвида убили».

Я написал и много чего еще, но помню только эту ложь. Письмо получилось сумбурное, но суть была ясна. Закончив его, я даже сам поскакал в Линон, чтобы письмо попало на ближайшую почтовую карету до Голуэя.

Потом спрашивал себя, что я делаю, но мог думать только об одном: тетя Маделин знает. Когда она поговорит с дядей Томасом, он настоит на эксгумации и вскрытии тела. Драммонд будет обвинен в убийстве, а вместе с ним и моя мать, а это будет означать, что я все эти месяцы напрасно держал язык за зубами. Мне это было невыносимо. Невмоготу.

Я должен и дальше защищать мою мать. Выбора нет. Нужно как можно дольше удерживать дядю Томаса в Америке. Выиграть немного времени для себя.

Но я не знал, что сделать, а вскоре вообще не мог себя заставить думать об этом.

Несколько дней спустя пришло письмо от дяди Томаса.

«Мой дорогой Нед, прежде всего позволь поблагодарить тебя за твое доброе и умное письмо. Это известие стало для меня страшным ударом, потому что мы были очень близки с Дэвидом. Я даже не помню времени, когда его не было в мире, а теперь его больше нет, и мир мне кажется совсем другим.

Во-вторых, позволь мне заверить тебя, что ты ошибаешься относительно содержания письма Маделин. Она ни словом не обмолвилась об убийстве, лишь просила меня приехать домой, чтобы утешить тебя и Сару и устроить все наилучшим образом для несчастной Гарриет, вдовы Дэвида. Я бы приехал немедленно, если бы меня не разубедили три вещи: сама Гарриет написала и просила не приезжать раньше срока, если она одна тому причиной, поскольку уезжает к родителям; ты сам написал мне, что нет никаких оснований подозревать грязную игру, а еще написала Сара, которая сообщала, что в Кашельмаре все приходят в себя после шока и с ее стороны было бы чистым эгоизмом просить меня немедленно приехать, чтобы поддержать семью. Прочитав все эти письма, я решил остаться в Америке до окончания исследований, но, если тебе нужна моя помощь, напиши мне сразу же, и я помчусь через Атлантику.

В ответ на твой вопрос: да, у Дэвида были проблемы с пищеварением, но я ни разу не слышал, чтобы ему ставили диагноз по аппендиксу. Однако такой диагноз мог быть поставлен после моего отъезда в Америку, а Дэвид вполне мог и не сообщить мне об этом в своих письмах.

Кажется практически невероятным, что брат мог быть убит, невзирая на все особые обстоятельства его приезда в Кашельмару. Я просто не могу себе представить, чтобы Драммонд был таким идиотом, к тому же если бы Дэвид и в самом деле обнаружил что-то важное, то Драммонд попытался бы достичь какого-нибудь соглашения с ним. Например, решил бы требовать безбедной жизни в Клонах-корте в обмен на его отставку с поста управляющего и отказ твоей матери от роли попечителя в трасте. Дэвид был бы нужнее Драммонду живым. Убить его было бы чрезвычайно опасно и безрассудно, а я думаю, что Драммонд никогда бы не пошел на убийство, не будучи абсолютно уверенным в том, что ему это сойдет с рук. Нет, я уверен, что Дэвид умер естественной смертью. Это очень трагично, но, по крайней мере, мы можем утешаться тем, что никто из нас не мог предотвратить его смерти и никого из нас нельзя в этом обвинить.

Однако, несмотря на все сказанное выше, я не намерен повторять одну и ту же ошибку дважды. На этот раз я буду настаивать на вскрытии как для того, чтобы снять все вопросы, так и для удовлетворения моих профессиональных требований, но ты можешь не опасаться: я приму все меры для соблюдения строжайшей конфиденциальности. К счастью, благодаря моему опыту в подобных делах и личным знакомствам в Министерстве внутренних дел и Скотленд-Ярде, которые санкционируют эксгумацию при наличии подозрений, полагаю, мне удастся не только сохранить конфиденциальность, но и обеспечить абсолютную секретность. В случае с твоим отцом я бы не смог этого сделать, потому что он похоронен в Ирландии, а я не знаю никого в соответствующих ирландских властных структурах.

Обсудим это подробнее, когда я вернусь в сентябре. А пока мои наилучшие пожелания тебе и твоей семье».

Я сжег письмо в камине моей комнаты, а потом перемешал пепел, чтобы убедиться, что вся бумага сгорела дотла. Размышления в письме дяди Томаса натолкнули меня на одну мысль: не попытаться ли мне заключить еще одну сделку с Драммондом. Никакого вскрытия не будет, если он оставит свой пост и переедет с матерью в Клонах-корт. Но это меня не устраивало. Если Драммонд убил моего отца и дядю Дэвида, то я хочу, чтобы его повесили. Такого же мнения, я знал, придерживается и дядя Томас. Но моя мать…

Всегда моя мать.

– Нед, мне нужно поговорить с тобой, – сообщила мне мать солнечным майским утром после завтрака, когда дети из столовой отправились играть в сад.

Керри, как обычно, завтракала в постели, но я в то утро заставил себя присоединиться к семье в столовой. Как только Драммонд вышел следом за детьми, мать отпустила слуг и попросила меня остаться.

– Пожалуйста, не придумывай никаких предлогов, чтобы убежать, – торопливо сказала она. – Да, я знаю, ты в последнее время стараешься избегать меня, я же не абсолютно слепая. А мне очень хочется поговорить с тобой об этом. Прошу тебя. Для меня это очень важно.