Сати смотрела на нее, не совсем понимая, что она ей говорит. Ясмина видела это непонимание в прекрасных глазах девочки, в том, как они двигались на ее лице, как инстинктивно искали пути отступления. И все это было результатом ее, Ясмины, бурной деятельности.

– Сати, послушай меня, – сказала женщина. – Я хочу вернуть тебе твою жизнь.

Девочка прикусила нижнюю губу.

– Я тебя ударила… – Тут Ясмина остановилась. – Нет, не просто ударила. Я в ярости нанесла тебе удар кулаком. Это случилось мгновенно, и, должна тебе признаться, в тот момент я хотела это сделать. Я хотела сделать тебе больно. Думала, что если сделаю, то ты поймешь… Сейчас я даже не знаю, что ты должна была понять. Что я права? Что ты ошибаешься? Теперь этого уже никто не знает. Но то, что я сделала… Это было жестоко и неправильно, и мне нет прощения. Обещаю тебе, что никогда в жизни не сделаю попытки повторить подобное. И если ты, став взрослой, по какой-то причине напомнишь мне об этом… Знай, Сати, что до тех пор, пока я буду в здравом уме, я никогда не стану отрицать сделанного или искать себе оправдания.

Ясмина понимала, что то, что она говорит сейчас, трудно понять двенадцатилетней девочке, особенно девочке, которой за последние два года пришлось пережить столько, сколько пришлось пережить Сати. Но слова эти были необходимы, если только все они хотели начать все сначала и восстановить свою жизнь.

Сказав все, что она должна была сказать, Ясмина замолчала. И Сати, с ее доброй душой, не позволила ей долго мучиться неизвестностью.

– Мамочка! – закричала она и бросилась к Ясмине.

Женщина прижала ребенка к себе и пробормотала:

– Спасибо тебе.

Когда Мисса вернулась, Ясмина была наверху, вместе с Рабией и Сати. Они все трое лежали на постели, в которой Тимоти теперь долго не будет спать. И ничего не делали. Похоже было на то, что они даже пальцем пошевелить не в состоянии.

Несколько мгновений Мисса, стоя в дверном проеме, наблюдала за ними в тусклом свете лампы, стоявшей на прикроватной тумбочке. Ясмине показалось, что дочь не понимает того, что видит перед собой.

– Ты застала нас совершенно без сил, – слабым голосом пояснила она девушке.

– Мама, а бабушка… – произнесла Мисса с тревогой в голосе.

Рабия пошевелилась. Она лежала, прикрыв глаза рукой, но, услышав голос Миссы, опустила ее.

– Бабушка, – заявила она, – еще и не такое переживала. – И добавила через мгновение: – Ну хорошо, может быть, так плохо мне еще никогда не было, но я все равно не намерена сдаваться. А ты? – Рабия подвинулась на кровати и похлопала по освободившемуся месту.

Казалось, все надолго затаили дыхание, прежде чем Мисса пересекла комнату и присоединилась к ним. Рабия прижала свою руку к ее щеке. Потом взяла руку Сати и прижала ее к своей. Сати, убедившись, что от нее ждут именно этого, взяла руку Ясмины.

Они просто лежали и дышали. Сейчас они превратились в единый организм. И у них были силы лишь на то, чтобы быть этим единым организмом. Может быть, их хватит и на что-то большее.

Ясмине показалось, что прошло минут десять, прежде чем Мисса заговорила.

– Он хочет подождать, – сообщила она. – Говорит, что теперь все понимает. И хочет, чтобы все случилось, как было задумано, но немного позже. А еще говорит, что ему надо наладить бизнес, а мне надо… не знаю.

– Что ты ему сказала? – спросила Ясмина.

– Я сказала, что буду…

– Нет, – сразу же остановила ее мать. – Я не о том, что ты сказала ему в ответ на его слова. Я хочу знать, что ты рассказала ему о том, что произошло в Ладлоу в декабре прошлого года.

– Правду, – ответила девушка.

– И из-за этого он теперь хочет подождать, – уточнила Рабия.

– Нет. Он говорит, что хочет подождать, потому что в настоящий момент это для нас правильно.

– А ты как думаешь? – не отставала Рабия.

– Я уже давно ничего не думаю, Ба.

– Что ж, тогда нас уже двое, – заметила та.

– Трое, – добавила Ясмина.

Вместе с Сати их было четверо.

Виктория-стрит, Лондон

После самоубийства Кловер Фриман и признания Гэри Раддока им понадобился целый день, чтобы закончить все дела, хотя они и разделили обязанности. Хейверс отвечала за донесение необходимой информации до людей, нуждавшихся в ней хотя бы для того, чтобы успокоиться. Поэтому начала она с викария церкви Святого Лаврентия, которого заверила в невиновности Йена Дрюитта, а потом встретилась с Флорой Беванс, но не у нее дома, а перед впечатляющей инсталляцией из вновь засаженных цветочных горшков, где успокоила женщину, сказав ей, что та не приютила педофила под своей крышей. Брюса Касла и Динь Дональдсон Хейверс нашла в доме в Тимсайде. После этого она проехала в Мач-Уэнлок и рассказала сержанту Джерри Гандерсон, в чем была вина Раддока. Линли меж тем съездил в Бирмингем, где вернул все вещи сына Клайву Дрюитту, которому подтвердил, что тот не ошибся в оценке своего отпрыска. Оттуда он добрался до Вестмерсийского управления полиции, где встретился с главным констеблем, чтобы вернуть ему те материалы, которые им с Хейверс предоставили во время расследования.

Совершенно естественно, что главный констебль Уайетт находился в состоянии полного шока. Было ясно, что политические и профессиональные аспекты того, что произошло, забудутся не скоро. Кошмар в средствах массовой информации только начинался, а на горизонте уже маячил судебный кошмар, готовый накрыть Хиндлип, как только наберет достаточную силу.

Общение с семейством Ломакс вышло очень коротким – Томас сообщил Рабии по телефону о том, что ее сын Тимоти дал показания команде детективов из Шрусбери, занимавшейся происшествием в Тимсайде. Она была благодарна ему за все, никого не винила, и меньше всего – полицию, которая «сделала то, что должна была сделать, инспектор». На его вопрос, как семья справляется с ситуацией, миссис Ломакс ответила только: «С трудом».

На следующее утро они покинули Ладлоу. Линли информировал гостиницу о том, что машину сына заберет Клайв Дрюитт. Позаботившись об этом, инспектор и сержант отправились в Лондон.

Они приехали прямо на Виктория-стрит. И не успели провести в помещении и пяти минут, как раздался нежеланный, но тем не менее вполне ожидаемый звонок от Джуди Макинтош. Их ожидали в кабинете помощника комиссара.

– Можете проходить, – сказала им Джуди, когда они вошли в приемную. – И не надо бояться, – добавила она, когда они проходили мимо ее стола. – Кажется, в министерстве довольны.

Линли не мог понять, как такое могло получиться, потому что столкнулись они с «полным набором» – начиная с сокрытия улик силами правопорядка и кончая убийством. Но оказалось, что Клайв Дрюитт хотел лишь, чтобы было доказано, что его сын был именно таким, каким он его считал, – достойным членом общества, посвятившим себя Богу. Главным было именно это, а еще чтобы виновные были арестованы, чтобы имя его сына было очищено от подозрений, а дело – передано в суд. Когда же все это произошло, Дрюитт-старший сообщил своему члену Парламента, что не может повлиять ни на то, как средства массовой информации будут освещать происшедшее, ни на то, как полиция Метрополии, Хоум-офис и Вестмерсийское управление полиции будут разбираться со средствами массовой информации…