Через несколько секунд он внезапно сбледнул с лица, скрючился и упал на подстилку, пытаясь засунуть себе пальцы в рот. К сожалению, рвотный рефлекс у него давно атрофировался из-за привычки к глубокому минету.

– Отжава! – прохрипел он. – Жделай чтоб я блеважул!

Пьеро и сам видел, что Арлекину нужно срочно прочистить желудок. Он сконцентрировал эмополе и попытался представить себе что-нибудь физически отвратное – тухлятину какую-нибудь. Стало противно, но не очень. Эмо-импульса не получилось.

– Пиждж! – простонал Арле, корчась. – Пжозых!

В голове растерянного Пьеро пронёсся вихрь мыслей, идей, наитий и ещё всякой поебени. Пока не пришёл тот единственный образ, который был нужен здесь и сейчас. Он представил себе голую Мальвину, возвращающуюся от Артемона. И свои при этом чувства.

Напси стошнило в солому. Арапчата мощно срыгнули. Спящая коломбина издала во сне долгий, мерзкий звук.

Арлекина, при всей его малочувствительности, тоже пробило. Он только и успел, что метнуться к борту телеги.

– Вожы, – попросил Арле, всё ещё содрогаясь.

Через десять минут немного отошедший Арлекин уже разливал по тем же стопкам самогон, чуть раньше опробованный на коломбине и першеронах. Коломбина назвала напиток «гадостью», но вроде не траванулась. Кони сначала отнекивались – однако потом рыжий першерон всё-таки дал влить в себя стопашку. Ничего плохого с ним не случилось, только глазки заблестели. В результате самогон был признан годным.

– Твоё здоровье, – вежливо сказал Пьеро.

– Будем, – согласился Арлекин, закидываясь и прислушиваясь к ощущениям. На этот раз хорошо пошло. Педрилка закусил яблочком и почувствовал, что треволнения позади и жизнь снова налаживается.

– А ведь этот Грегорюк, – говорил Пьеро, обгладывая косточки пигалицы, – предупреждал. Ну что бутылку оставили для себя. И эти стопки валяющиеся. Можно было догадаться, что это отрава.

– Догадаться, как же, – Арлекин ещё выпил. На Пьеро он старался не смотреть. – Просто скобейда гнойная. Отравить водку – это, я считаю, ваще… – он задумался, с чем бы сравнить такое отвратительное преступление, но подходящего слова в своём лексиконе не обнаружил. – Мог бы и повеситься.

– На двух шеях? – уточнил Пьеро. – Как ты это себе представляешь технически?

– Или утопиться, – не сдавался Арле.

– Где? – поинтересовался поэт.

– Ну не знаю. Всё равно скобейда. Хоть и пидор.

– Не пидор, а бисексуал, – поправил его Пьеро. – С ящеркой-то он жил?

– Это какой? Джо? Вот от него-то всё гадство, – рассудил педрилка.

– Нет, это Джим, – вспомнил поэт.

– Дочь с ними, позорниками… Буэээ… Извини, опять эта твоя картинка. Насчёт Мальвины. Как ты вообще такое терпел?

– А я не терпел, – Пьеро грустно улыбнулся. – Я её любил. И сейчас люблю… наверное. Ну и ненавижу, конечно. Потому что Мальвина – дрянь, а любовь – это любовь. Диалектика чувств, знаешь ли. Odi et amo, nec possum dicere quare[23]. Напси, самогон будешь?

– Не-а, – слепой пёсик помотал головой. – У меня не самогонное настроение. Мне бы сейчас портвешочку. Или этого… аквави та.

– А что такое аквавит? – заинтересовался Пьеро. Он знал, что калуша набила Напсину голову самыми неожиданными познаниями, и регулярно просвещался через это.

– Не знаю. Но это… это что-то такое… святое, наверное, – подумав, сказал пёсик. – Чувствую, но обосновать не могу, – пожаловался он.

Пьеро задумчиво кивнул.

– А что такое святое? – ляпнул Арле. Самогон уже начал оказывать своё обычное действие.

– Святое, – наставительно сказал Пьеро, – этого того!

– Того чего? – переспросил Напси.

– Которое в высокой глы би то зы бит эвон, то не зы бит! И нет святее ничего! – провозгласил поэт.

– А у меня другое мнение, – заявил пёсик. – По-моему, оно не в высокой глы би. А в глубокой вы си.

– То виснет э вон, то не виснет, – закончил Пьеро. – Да, это оно. Это тоже оно.

Арлекин растянулся на подстилке, сдул с губы яблочную косточку. Она описала сложную траекторию и спланировала ему же на нос.

– Эй, – поинтересовался он, – мы вообще едем или стоим?

Пьеро прислушался к ощущениям.

– Едем, – сообщил он.

– Тогда чего кони молчат? – удивился Арле. – Они же вроде петь должны?

– Эй! Чего не поёте? – крикнул Пьеро першеронам.

– Жарко, – прохрипел рыжий и отвернулся.

– Чо-та меня развезло слегонца, – признал Арлекин очевидное, – я сосну чуток… в другом смысле… – пробормотал он, смежая веки. – Слышь, Пьеро, – он вдруг встряхнулся, как будто вспомнил о чём-то. – Зачем Карабас нас отослал? Как думаешь?

Пьеро посмотрел на приятеля удивлённо.

– Чтобы остаться с Евой наедине, – сказал он. – Зачем же ещё?

16 ноября 312 года от Х.

Институт Трансгенных Исследований, корпус B.

2-й этаж, комната 226 (операционная).

Рабочее время.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Входящие /000731597860

ДОКУМЕНТ: справка о проведённой операции (к/у)

ФОРМА ДОКУМЕНТА: стандартная

ТИП ОПЕРАЦИИ: ребилдинг (клеточная перестройка тела) по методу Выбегалло-Преображенского

ОТВЕТСТВЕННЫЙ ЗА ОПЕРАЦИЮ: л/н 15808 (доктор Карло Коллоди) ПАЦИЕНТ: л/н 635787 (эволюэ Буратина)

ЦЕЛЬ ОПЕРАЦИИ: индивидуальное развитие по стандартной программе

ПРОВЕДЕНО: реставрация лобных долей мозга, косметические процедуры

ИСПОЛЬЗОВАННОЕ ОБОРУДОВАНИЕ: автоклав Выбегалло модели «B», клеточный секвенсор Sherman/KA-5003; стандартный хирургический комплекс

ЗАМЕЧАНИЯ: диагностирована облитерация коры мозга 2-й степени; проведена поверхностная чистка

– Тьфу на тебя, скобейда дефолтная! – прошипел сквозь зубы доктор Карло Коллоди и плюнул сыну в мозги.

Плевок красиво растёкся по извилинам, как пенка на кофе.

– Папа, не ругайся! Смотрят же! – попросил Буратина.

Он лежал на столе, свежеизвлечённый из автоклава, со вскрытым черепом. Глаза его были завязаны, но бамбук ориентировался на слух и обоняние. В помещении были посторонние. Много посторонних. Они пахли немытой шерстью, сухим кормом и женской невостребованностью.