его полк. Г-н де Ла Нугаред совсем не был обижен этим, напротив, видел здесь дополнительную милость императора и получал надежду в ближайшем будущем получить чин генерала или командира жандармского корпуса. Он надеялся с моей помощью провести хотя бы часть кампании и получить то, на что рассчитывал, при первой же встрече с императором. Чтобы дать мне возможность иметь право на командование, которое не совсем соответствовало моему чину, полковник собрал всех офицеров и в их присутствии временно передал мне все свои обязанности, вплоть до своего полного выздоровления, предписывая каждому подчиняться мне, не обращаясь к нему самому, чьи недуги столь часто делали для полковника невозможным следование за полком в достаточной для личного командования близости. Был отдан соответствующий приказ, и, ещё не имея чина, я фактически с этого дня становился командиром, и полк вскорости привык считать меня своим настоящим полковником.

Начиная с того времени мне пришлось командовать многими кавалерийскими полками, как в качестве полковника, так и в качестве генерала. Долгое время я был инспектором кавалерии и заявляю, что хотя я, возможно, и видел какие-то полки, равные 23-му по царящему в них порядку, но не было полка, превосходившего в этом отношении 23-й конно-егерский. Дело не в том, что в этом полку выделялись бы несколько фигур, обладавших высочайшими достоинствами, подобных тем, какие я знал и в других частях. Но, если в 23-м полку и не было ни одного человека, обладавшего какой-то выдающейся способностью, все его воины, без исключения, оказывались на высоте поставленных перед ними задач. Здесь не было вершин, но не было и слабых мест; все казались равноценны как по своим достоинствам, так и по старанию. Все офицеры, умные и достаточно образованные, отличались прекрасным поведением и жили как истинные братья по оружию. То же относилось и к младшим офицерам, а поскольку рядовые кавалеристы следовали этому хорошему примеру, среди них царило полное согласие. Почти все они оказались бывалыми солдатами, участвовавшими в сражениях при Аустерлице, Иене, Фридланде, Ваграме. Большинство из них в соответствии с годами, проведёнными на службе, носили тройные или, как самое меньшее, двойные шевроны; тех, кто имел лишь один шеврон, насчитывалось очень немного. Люди были великолепны. Они происходили из Нормандии, Эльзаса, Лотарингии и Франш-Конте — провинций, известных своим воинским духом и любовью к лошадям. Рост и физическая сила этих конных егерей были замечены генералом Бурсье, ответственным за пополнение конским составом, и он дал 23-му полку более рослых и крепких лошадей, чем остальной лёгкой кавалерии. Этот полк называли «карабинерами лёгкой кавалерии». Пребывание в течение нескольких лет в плодородной Германии привело людей и лошадей в отличное состояние, и, когда я принял командование этим полком, в нём насчитывалось свыше тысячи хорошо дисциплинированных воинов, всегда спокойных и молчаливых, особенно лицом к лицу с врагом.

У меня ещё не было собственной верховой лошади. Поэтому я отправился из Штральзунда на остров Рюген, где разводят прекрасных лошадей. Я купил их несколько и приобрёл других в Ростоке, так что у меня получилась конюшня из семи хороших животных. Это не было слишком много, поскольку война с Россией представлялась неминуемой. Уже летом 1811 года я предчувствовал её, увидав множество бывалых солдат, которых император переводил из полков в Италии для укрепления своей Старой гвардии. Только что предпринятая мною поездка в Париж ещё больше усилила мои предчувствия. Сначала это были просто лёгкие слухи о разрыве, быстро распространившиеся среди зимних празднеств и развлечений, и слухи эти начали повторяться, постоянно усиливаясь. Наконец слухи стали подтверждаться и превратились почти в уверенность после одного из событий, о котором я должен рассказать, поскольку оно имело очень большой отклик в Европе.

У императора Александра был друг детства, молодой русский аристократ по фамилии Чернышев, которого царь очень любил и кого, взойдя на трон, сделал своим адъютантом. Уже в 1809 году, когда Александр, тогда бывший союзником Наполеона, скорее делал вид, что воюет против Австрии, мы увидели приехавшего в Вену полковника графа Чернышева[117]. Его официальная миссия состояла в поддержании связей между Наполеоном и Александром, но тайная его цель состояла в том, чтобы сообщать своему государю о наших успехах и неудачах, дабы тот мог укрепить или разорвать свой союз с Францией в зависимости от обстоятельств.

Любимец Александра был как нельзя лучше принят Наполеоном, которого он не покидал во время парадов и смотров, предшествовавших сражению при Эсслинге. Но когда в этом кровавом сражении успех изменил нам и ядра градом посыпались на императорский командный пункт, господин Чернышев быстренько поскакал назад, вновь проехал по мостам через Дунай и спрятался от опасности в Шенбруннском дворце, а не следующий день после битвы продолжил путь в Петербург, без сомнения, с целью сообщить о нашей неудаче. Наполеон счёл этот поступок крайне предосудительным, и из его уст раздались злые насмешки по поводу храбрости русского полковника. Однако, после заключения мира с Австрией, г-н Чернышев очень часто приезжал в Париж, где провёл часть 1810 года и весь 1811 год. Он был красив, галантен, умел хорошо скрывать свои чувства и обладал изысканной вежливостью. Положение адъютанта русского императора ввело его не только ко двору, но и в салоны высшего общества, где он никогда не говорил о политике. Казалось, он поглощён лишь ухаживанием за дамами, у которых имел большой успех. Но к концу 1811 года, когда слухи о войне возобновились, парижская полиция получила сведения о том, что г-н русский полковник, притворяясь занятым только собственными удовольствиями, ведёт интриги, подозрительные в политическом отношении. Полиция начала внимательно следить за ним и вскоре удостоверилась в том, что Чернышев часто видится с г-ном X, служащим военного министерства, которому специально поручено составлять отчёты, представляемые каждые десять дней Наполеону о личном составе и обеспечении всех его вооружённых сил[118]. Мало того, г-на Чернышева видели прогуливавшимся после полуночи с французским чиновником в самых тёмных местах Елисейских Полей, а кроме того, его не раз замечали пробиравшимся в самой простой одежде в квартиру г-на X, где Чернышев проводил какое-то время.

Столь близкая дружба такого высокопоставленного лица с мелким служащим военного ведомства была неопровержимым доказательством того, что первый из этих людей подкупал второго ради выдачи ему государственных секретов. Поэтому император, возмущённый злоупотреблением со стороны русского полковника его служебным положением во имя противоправных действий, приказал арестовать Чернышева. Однако тот, предупреждённый, как утверждают, какой-то женщиной, сейчас же покинул Париж и, прибыв на ближайшую заставу, свернул с пути к соседнему перегону из