— Нет ли у вас дополнительных трудностей в связи с последними событиями?

Коллин прекрасно знал, что она имеет в виду, но сделал вид, что не понял. Он любил прикинуться недалеким, лишенным всякой фантазии.

— Ничего особенного не произошло. Так, пара пьяных потасовок…

— Я говорю о деле Сундлина.

— Это не наш случай, — отмахнулся Коллин.

— Не может это убийство как-то быть связано с похищением?

— Мне трудно проследить какую-то связь между преступлением с политическим подтекстом и убийством на сексуальной почве.

— Ах, так вот что это за убийство… — вмешался криминальный репортер.

— Во всяком случае, есть такая версия.

— А что, убитая была проституткой?

— Этого я бы не сказал; но у нее был широкий круг знакомых.

Даже специалист по церковным делам понял, что следует из этого определения.

— А такого типа убийства трудно раскрываются? — поинтересовался он.

— Да, чертовски трудно, — кивнул Коллин.

— Когда мы узнаем имя погибшей?

— Его сообщит Агентство новостей.

Сбитые с толку журналисты переглянулись, каждый пытался придумать вопрос поумнее, но ничего не получалось. Коллин продолжал разглядывать потолок, словно не замечая напряженной тишины. Потом вдруг спросил:

— Больше вопросов нет?

Репортеры, довольные, что эксцентричный комиссар хоть с опозданием, но подал признаки жизни, принялись собирать свои бумаги.

— Благодарю за проявленный интерес, — вежливо распрощался с ними Коллин.

Журналисты вышли гуськом. Специалистка по охране окружающей среды вновь закурила.

— Каким это чудом подобный тупица мог занять такой пост? — спросила она.

Репортер уголовной хроники, работавший на этом поприще лет двадцать, с сожалением взглянул на нее.

— Вам впервые пришлось столкнуться с Коллином?

— Да.

— Когда вернетесь к себе в редакцию, загляните в старые вырезки. Вы еще читать не умели, а он уже был необычайно дельным полицейским.

Девушка безуспешно пыталась сохранить равнодушную мину. Подобрав подол слишком длинного плаща, она молча спустилась по лестнице.

— Пошли в пивную Пипера, — предложил репортер специалисту по церковным делам.

— Неплохо бы, но мне еще нужно заглянуть в редакцию.

— Передашь по телефону из пивной. Все равно в номер не пойдет. Пошли.

Наверху Коллин разговаривал со своим ближайшим сотрудником Бьерсоном. Они работали вместе много лет и понимали друг друга с полуслова.

— Прекрасная вышла пресс-конференция, черт бы ее побрал, — буркнул Коллин.

— Они тебя сочли за идиота.

— Во всяком случае, девица, что дымила, как паровоз, наверняка. А Мальм меня давно знает. Он свой.

— Ты что-то задумал, — сказал Бьерсон.

— Да, — признался Коллин.

— Собираешься все-таки позвонить Густавсону?

— Собирался, но пришел к выводу, что можно и не звонить.

— Можно.

— Точно?

— Да.

У Коллина отлегло от сердца.

— Тогда пошли домой. Сегодня ничего уже не сделаем.

— Думаешь, это Ризефельт?

— Да. Скоро он где-нибудь объявится. Он не из тех, кто может долго сидеть в тени.

— Наверняка он вышел через двор.

— Возможно, но не точно. Не известно, все ли время старуха сторожила вход. Может, отлучилась в сортир.

— Возможно. Полагаешь, Густавсон сам использует информацию торговца игрушками?

— Нет, а если даже и попробует, то застрянет на высшей инстанции. Но это не имеет значения.

— Почему?

— Не знаю, может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что похитителям гарантирована полная безнаказанность.

— Об этом речи не было.

— Впрямую — нет, но я уверен, что так будет. Может, ты обратил внимание, как вымерла не только САПО, но и политическая полиция? Когда поймаем Ризефельта, лучше всего не вспоминать о Сундлине.

— Ты думаешь, тут есть что-то общее с Сундлином?

— Нет ни единого разумного довода так думать. Вот только…

— Интуиция.

— Да, но не всегда ей можно доверять.

— Это точно.

Зазвонил телефон. Коллин с огорченной миной поднял трубку.

— Коллин… — И поспешно прикрыл рукой микрофон. — Густавсон. Чего ты хочешь?

— Я видел в сводке, что тебе на шею повесили убийство.

— Да.

— И заметил, что девушку звали Инга Мари. А сегодня у меня был некий Густав Энберг с информацией по делу Сундлина, и речь шла о девушке по имени Инга Мари.

— Мы знаем.

— Что знаете?

— Историю с масками. Он говорил нам. Мы проверили. Ничего общего с Сундлином.

— Ты полагаешь? — протянул явно обрадованный Густавсон. Это хорошо. — Можем про нее забыть?

— Несомненно. А никого больше оповестить не следует?

— Нет, больше я никому не говорил. Просто не успел.

— Ну, тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он обернулся к Бьерсону.

— Вот, легок на помине.

— Да уж…

Ян Ольсон пошел на станцию в Стуреби. Заняло это десять минут, поездка до центра — еще шестнадцать. На месте он был в два.

Он немного волновался. Нервное напряжение удалось снять порцией виски в вокзальном баре. Там толпились северяне, с тоской вспоминающие тишину своих заповедных лесов. Он слушал их, довольно ухмыляясь.

Поезд на Соллентуну отходил в 14.42 с пятнадцатой платформы. Время было, и в баре он просидел почти до половины третьего. Потом неспешно прогулялся по огромному залу Центрального вокзала. Там у фонтана собирались турки в новых элегантных костюмах, делясь опытом жизни в стране высоких жизненных стандартов.

Возле десятой платформы он спустился по лестнице на уровень ниже. Там в горячке метались пригородные пассажиры, скупая газеты, шоколад и пиво перед отъездом в Вэксио и Сундалл.

Билет стоил две кроны двадцать. Пришлось немного подождать, пока состав подали к перрону. Ольсон насчитал всего четыре вагона. И на перрон прошло лишь несколько десятков пассажиров.

Ольсон вошел в последний вагон. Обитые зеленой тканью скамьи оказались неудобными: не на что было опереться спиной. Ольсон съел яблоко и огляделся в поисках урны для мусора. Ничего не найдя, открыл окно и выбросил огрызок на пути.