– Я просто осмотрюсь там, поговорю с людьми, потом вернусь сюда и напишу серию статей.

Он намеревался утвердиться теперь и на будущее как политический комментатор того сорта, которые пользовались престижем в конце тридцатых годов.

Во время своего пребывания проездом в Бари он был приглашен майором-алебардистом на обед в клубе. Будучи более непосредственным, чем Гай, Йэн сказал:

– Боюсь, что не расслышал вашего имени.

– Марчпоул. Грейс-Граундлинг-Марчпоул, если быть точным. Осмелюсь предположить, что вы знакомы с моим братом в Лондоне. Он там большая шишка.

– Нет. Не знаю такого.

Полковник Грейс-Граундлинг-Марчпоул, подобно генералу Уэйлу, мистеру Черчиллю и многим другим ревностным соотечественникам, становился в это время все меньшей и меньшей шишкой. Однако он не ощущал своего заката, а скорее испытывал триумф. Все складывалось так, как он задолго до этого предчувствовал. Каждый день он закрывал чье-нибудь досье. Составные частицы головоломки подходили друг к другу, и целое начинало обретать форму.

Краучбек, Бокс-Бендер, Магг, Каттермоул – фашист, нацист, шотландский националист, коммунист – все были частью единого ясного целого.

В это утро он передал в архив досье Краучбека.

Пока они сидели за обеденным столом, в комнату вошел бригадир Кэйп, вежливо пропустив вперед малоподвижного пожилого человека в форме генерал-майора, тощего, с серым лицом. Когда он, хромая и волоча ноги, подходил к столу, его единственный глаз был тусклым, а искалеченная рука протянулась к спинке стула, чтобы опереться на нее.

– Боже милостивый, – сказал Йэн, увидев его, – привидение!

В декабре 1941 года Йэн совершил переход морем до острова Магг на яхте «Клеопатра» с этим человеком, с человеком, склонным к диким шуткам и кровавым честолюбивым замыслам, полным неуемной энергии, торжествующим человеком, действия которого невозможно предсказать и встречи с которым Йэн всячески старался избегать.

– Бен Ритчи-Хук, – сказал майор Марчпоул, – один из самых больших оригиналов корпуса алебардистов. Ко мне он всегда относился без особого энтузиазма, и мы расстались с ним.

– А что с ним случилось?

– Его признали негодным к строевой службе, – ответил майор Марчпоул. – Единственное, что смогли подыскать для него, – это роль второй скрипки в качестве наблюдателя. Он будет в составе нашей группы, отправляющейся завтра вечером на ту сторону.

Группа, собравшаяся на аэродроме следующим вечером, якобы наносила официальный визит новому президиуму. Вместо одного независимого наблюдателя, как это было предложено и утверждено ранее, к партизанам теперь отправлялась довольно многочисленная компания.

Генерал Спейт, американец, по-прежнему был главной персоной в группе. Круглое суровое лицо генерала частично скрывалось под объемистой каской; он был весь перетянут множеством пластиковых ремней и увешан оружием, инструментами и сумками. Его сопровождал адъютант менее воинственной внешности, избранный на эту роль за способность говорить на сербскохорватском, и персональный фотограф, очень юный, очень подвижный карлик, к которому он обращался «мистер Снейфель». Ритчи-Хук был одет в шорты, форменную рубаху для тропических широт и пилотку с красной полосой. Его скудный багаж охранял денщик-алебардист, все тот же самый солдат Докинс, теперь потрепанный войной, как и его хозяин, служивший с ним в Саутсанде и Пенкирке, в Центральной Африке и в пустыне, куда только семимильные шаги Ритчи-Хука ни заносили его, шаги, которые с течением времени становились все короче и медленнее и которые стали теперь совсем неуверенными. Был там и лейтенант Пэдфилд. Свободная Франция также сумела протащить своего представителя. Остальные места в самолете заняли другие, неопределенного вида, фигуры: американцы, англичане и югославы. Среди них был Джилпин с поручением Каттермоула следить за происходящим, а также наблюдатель от военно-воздушных сил с задачей доносить об обещанном взаимодействии истребителей-бомбардировщиков. Только он и два генерала полностью и Джилпин частично были в курсе дела относительно предстоящего штурма.

Проводить их прибыл старший авиационный начальник. Американский генерал дал указание Снейфелю сфотографировать их вдвоем. В последний момент он решил пригласить и Ритчи-Хука.

– Присоединяйтесь к нам, генерал, просто так, для истории.

Ритчи-Хук озадаченно посмотрел на маленького фотографа, присевшего на корточки с лампой-вспышкой у ног генерала, затем с гримасой, как у мертвеца, сказал:

– Только не я. Моя безобразная харя может испортить объектив.

Лейтенант Пэдфилд козырнул генералу Спейту и сказал:

– Сэр, я полагаю, вы не знакомы с сэром Элмериком Гриффитсом, который вылетает вместе с нами. Он, как вы, несомненно, знаете, очень известный дирижер.

– Давайте, давайте его сюда, – засуетился генерал. – Идите, Гриффитс, становитесь рядом со мной.

Сверкнула лампа-вспышка.

Йэн решил постараться понравиться фотографу, чтобы получить экземпляры всех снимков, которые могут пригодиться для иллюстрации его книги.

С последними лучами заходящего огненно-красного солнца посадка в самолет была закончена. Выключили свет. В самолете стало совершенно темно. Иллюминаторы были густо закрашены. Гул двигателей заставил всех замолчать. Йэну было ужасно скучно и неудобно, но через час ему удалось уснуть.

Самолет летел высоко над Адриатикой и удерживаемым противником неосвещенным берегом Далмации. Все пассажиры уже спали, когда наконец зажглось слабое освещение и американский генерал, который уютно устроился в кабине летчиков, возвратился на свое место в хвосте со словами: «О'кей, ребята, прилетели». Все начали на ощупь собирать свое снаряжение. Фотограф, сидевший рядом с Йэном, бережно прижал к себе свой аппарат. Йэн слышал, как изменилась скорость вращения винтов, и ощутил быстрое снижение и крен, когда самолет вошел в вираж, затем, перед посадкой, самолет выровнялся. В следующий момент совершенно неожиданно двигатели взревели, машина внезапно круто задрала нос, пассажиров швырнуло, назад к спинкам кресел, потом так же внезапно самолет круто нырнул носом вниз, и всех резко швырнуло вперед. Последнее, что слышал Йэн, был тревожный вопль Снейфеля. Потом в его сознании наступил полный провал.

Йэн стоял под открытым небом возле пылающего самолета. «Лондон, – подумал он, – горит клуб „Черепаха“. Но почему на Сент-Джеймс-стрит растет кукуруза?» Вокруг него двигались какие-то неузнаваемые на фоне слепящего пламени фигуры. Одна показалась ему знакомой.

– Лут, – позвал он, – что вы здесь делаете? – Затем добавил: – Джоуб говорит, что канавы полны вина.

Всегда вежливый лейтенант Пэдфилд ответил:

– Вот как? Неужели?

Явно американский, более властный голос кричал:

– Все ли вышли оттуда?

К Йэну приблизилась другая знакомая фигура. Это был Ритчи-Хук.