Однако он ошибся. В тот момент, когда наблюдатели направились к своим автомобилям, Йэн воскликнул:

– Смотрите!

Из зарослей, довольно близко подступавших к стенам блокгауза, вынырнули две фигуры и бегом пустились по открытой местности. Гай вспомнил заповедь своего инструктора стрелкового дела: «На расстоянии двухсот ярдов все части тела человека видны отчетливо. На расстоянии трехсот ярдов очертание лица человека расплывчатое. Четыреста ярдов – лица уже совершенно не видно. На расстоянии шестисот ярдов голова становится точкой, а тело сходит на конус». Он поднял бинокль и узнал нелепую пару. Первым из ним был Ритчи-Хук. Он неистово подавал знаки, призывая на штурм находившихся позади него и уже повернувших назад солдат; генерал бежал медленной и неуклюжей рысью вперед – к тому месту в стене, где ракеты разворотили кладку. Он не оглядывался и потому не видел, следует ли кто-нибудь за ним. Он не замечал, что за ним бежит всего один человек – Снейфель. Подобно терьеру, подобно карлику-шуту, которому позволено болтаться под ногами владетельного средневекового принца, Снейфель носился вокруг генерала со своим фотоаппаратом, то припадая к земле, то вприпрыжку забегая со всех сторон, такой маленький и увертливый, что избегал огня снайперов со стен. Первая пуля попала в Ритчи-Хука, когда он находился приблизительно в двадцати ярдах от стены. Он развернулся на триста шестьдесят градусов, припал на одно колено, но тут же поднялся и медленно снова заковылял вперед. Он уже приблизился к стене и стал нащупывать опору, как выпущенная сверху пулеметная очередь уложила его наповал. Снейфель остановился на мгновение, достаточное для того, чтобы запечатлеть последнюю позу генерала, затем стремглав помчался прочь от стены; защитники форта были настолько поражены всем происшедшим, что не возобновили стрельбу до тех пор, пока Снейфель не нырнул в ряды партизан.

Немецкий патруль – не танковая колонна, как доложили разведчики, а две разведывательные бронемашины, вызванные по телефону, когда прозвучали первые выстрелы, – прибыл к блокгаузу и обнаружил только следы взрыва ракет и тело Ритчи-Хука. С дороги они не съезжали. Лес, куда попали ракеты с первого, не поразившего цели самолета, осмотрело отделение домобранов. Они нашли там дымящиеся стволы деревьев и тела четырех убитых партизан. Озадаченный немецкий капитан составил донесение об этом происшествии, копии которого были приобщены ко всем соответствующим делам и картотекам разведывательной службы; скептические толки вокруг этого события продолжались до тех пор, пока разведывательный отдел, занимавшийся Балканами, не прекратил свою деятельность. Атака укрепленной позиции одиноким британским генерал-майором, сопровождаемым, по одним данным, маленьким мальчиком, а но другим – карликом, не имела прецедента даже у Клаузевица. В данном случае, считала немецкая разведка, видимо, имел место какой-то глубоко скрытый мотив, который остался для них тайной. Возможно, это был труп не настоящего Ритчи-Хука – им была известна его полная биография, – а какой-то готовой на смерть жертвы. Значит, настоящий Ритчи-Хук был предназначен для какой-то секретной операции. Во все концы «европейской крепости» были разосланы оповещения, требовавшие усилить бдительность и не упустить одноглазого человека.

Смерть Ритчи-Хука превратила события этого дня из фиаско в печальную драму. Оснований для взаимных обвинений хватало, но факт смерти заставил молчать даже комиссара.

Снейфель торжествовал. Он стал обладателем сенсационного материала, который заполнит полдюжины страниц иллюстрированного еженедельника: детальное фотографическое повествование об уникальном событии.

Йэн выразил спокойную уверенность.

– Вы потеряли не так уж много, Лут, – сказал он Пэдфилду, не наблюдавшему боя, – но цель всего этого представления достигнута. Генерал Спейт доволен, что партизаны – это люди дела и что они хорошо разбираются в тактике партизанской войны. Некоторое время он был настроен довольно скептически, но действия Ритчи-Хука все изменили. Это скорее решение сердца, чем рассудка. Странная вещь. За всю войну я только дважды принимал какое-то участие в операциях. Обе позволили создать классические истории о героизме. Вы никогда бы не подумали, что Триммер и Ритчи-Хук имеют много общего, правда ведь?

Гай взял на себя заботу сообщить алебардисту Докинсу о смерти его хозяина.

– Покрытый волдырями солдат не бог весть как сокрушался, узнав о тяжелой утрате.

– Вот оно, значит, как было, – сказал он. – Не будь я болен, – добавил он с благоговением перед великодушной акцией провидения, – лежать бы мне сейчас там вместе с ним. За последние три года, доложу я вам, сэр, мне пришлось побывать не в одной жуткой переделке. И все из-за него. Он просто напрашивался на пулю. Вы же помните, сэр, он всегда был очень откровенным и не раз так прямо и заявлял мне: «Докинс, как бы мне хотелось, чтобы эти мерзавцы стреляли более метко. Возвращаться домой у меня нет никакого желания». Конечно, с генералом я шел куда угодно. Обязан был, и он был отличный человек, этого у него отнять нельзя. Так вот как оно все обернулось – по-хорошему и для него» и для меня: Плохо, конечно, что мы не смогли похоронить его как подобает, но фрицы сделают как надо. В этом можно не сомневаться, он всегда был уверен в этом. Он ведь был не очень-то набожным. Ему бы только, чтобы его могила не затерялась, а большего он и не желал.

Позднее военно-воздушные силы организовали дневной вылет под прикрытием истребителей, чтобы вывезти генерала Спейта и остатки его группы. Когда Гай и де Сауза возвратились с аэродрома домой, они обнаружили, что девушки-партизанки уже выносят оттуда буржуазную мебель.

– Полководцы и повелители убывают, – заметил де Сауза. – Чем же мы теперь займемся, «дядюшка», чтобы не соскучиться?

Работы для двух офицеров связи здесь явно не было. Ее едва хватало для одного. Посещая партизанские лагеря, де Сауза провез Гая на джипе по всему освобожденному району.

– Мне кажется, – сказал Гай, – они имеют все, что можно использовать в настоящее время. Если они намерены предпринять летнее наступление, пора бы начинать его.

– Здесь, в Хорватии, не будет никакого летнего наступления, – сказал де Сауза. – Вы, наверное, заметили, что как только войска получают снаряжение, их отправляют отсюда. Они перебрасываются в Черногорию и Боснию. Оттуда они будут преследовать немцев по пятам и войдут в Сербию раньше, чем ее смогут занять четники. Теперь это очень важно. Бигой свое предназначение выполнил. Они оставят здесь солдат столько, сколько надо, чтобы справиться с местными фашистами. У меня предчувствие, что и мне уже недолго оставаться здесь. Зимой вы вполне справитесь здесь один, правда ведь, «дядюшка»? Как только выпадет снег, посадочная полоса выйдет из строя, правильно?

Зимой сады кажутся меньше, чем летом, когда они одеты листьями. От ограды до ограды простираются занесенные снегом лужайки, и огороды; дорожки прослеживаются только там, где их протоптали. Гай ежедневно брал пригоршню раскрошенных сухарей и выходил во двор кормить белок в клетке.

Прошло немного времени, прежде чем Гай получил телеграмму о своем отзыве. Соединение, в которое он входил, переименовывалось и подвергалось реорганизации. Он должен был прибыть в Бари с первой оказией.