Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катер шел в миле от берега. По мере того как день клонился к концу, люди начинали понемногу двигаться и с интересом заглядывать через борт. Медленно проплывал мимо остров, все такой же непроницаемый, такой же зеленый, весь в зарослях джунглей, вплотную подходивших к воде. Они прошли мимо небольшого полуострова, который заметили еще на пути в разведку, и кое-кто начал высчитывать, сколько еще осталось плыть до бивака.
Полак пробрался в корму, где находился управлявший катером рулевой, и расположился под брезентовым навесом. Солнце подходило к горизонту, ярко отражаясь от каждого всплеска волны, в воздухе стоял пряный запах растительности и океана.
— Ух, как здесь здорово! — сказал Полак рулевому.
Тот что-то проворчал. Его чувства были задеты, потому что солдаты взвода заплевали судно.
— Ты, кажется, чем-то недоволен, друг? — спросил Полак.
— Я недоволен такими умниками, как ты.
Полак пожал плечами.
— А ты, друг, побыл бы на нашем месте. К нам нужно относиться снисходительнее, мы прошли через ад, и нервы у нас не в порядке.
— Да, я думаю, вам было нелегко.
— Еще бы. — Полак зевнул. — А завтра, вот увидишь, они опять пошлют нашего брата в разведку.
— Ведь операция уже почти закончена.
— Откуда ты знаешь? Как это закончена?
Рулевой удивленно посмотрел на него.
— Господи, ребята, я и забыл, что вы пробыли в разведке целых шесть дней! Вся эта проклятая операция закончилась. Мы убили Тойяку. Пройдет еще неделя, и здесь останется не больше десятка япошек.
— Что-о-о?
— Ну да. Мы захватили их склад снабжения. И лупим их. Вчера я видел эту линию Тойяку собственными глазами. У них там бетонные доты с пулеметами, секторы обстрела и всякая другая чертовщина.
Полак выругался.
— Значит, все кончилось, да?
— Почти что.
— И мы чуть не свернули себе шею просто так, задаром?
Рулевой оскалился:
— Высшая стратегия.
Полак сошел вниз и сообщил новость взводу. Это сообщение, казалось, всех устраивало. Солдаты зло шутили, ворочались на своих койках и подолгу бессмысленно смотрели на бортовые переборки. Но вскоре до их сознания дошло, что если операция закончилась, то они не будут участвовать в боевых действиях по крайней мере несколько месяцев. Это вызвало у них замешательство и раздражение, и они уже не знали, как отнестись к этой новости.
Неужели то, что они перенесли в разведке, никому не нужно было? При их усталости мысль об этом сначала чуть не вызвала у них истерику, а потом бросила в буйное веселье.
— Эй, вы знаете, — выкрикнул Вайман, — перед уходом в разведку я слышал, что дивизию пошлют в Австралию, а нас всех превратят там в военных полицейских!
Раздался общий хохот.
— Ну да, в полицейских, а тебя, Вайман, пошлют домой!
— Разведвзвод будет личной охраной генерала.
— Макартур использует нас на строительстве для него еще одного дома в Холландии.
— Из нас собираются сделать сестер милосердия! — закричал Полак.
— Дивизия будет нести постоянный наряд по кухне.
Высказывались самые нелепые и смешные предположения. Судно, до этого почти безмолвное, теперь содрогалось от взрывов смеха. Веселые, злые, охрипшие голоса разносились далеко по воде. Каждый раз, когда кто-то что-то произносил, раздавался новый взрыв истеричного смеха. Даже Крофт оказался вовлеченным в этот шум.
— Я с удовольствием стану поваром, только мне не хочется покидать тебя, сержант! — съязвил Полак.
— А, идите вы… Вы просто базарные бабы, — растягивая слова, проговорил Крофт.
— Прямо сейчас идти, сержант? А куда, кругом ведь вода? — продолжал острить Полак.
Веселье лилось непрерывным потоком, как круги на воде от брошенного камня, встречающие на своем пути другие круги от другого камня. Едва кто-нибудь раскрывал рот, как они разражались диким истеричным хохотом, смеялись почти до слез.
Смех затихал медленно, прорываясь вновь и вновь, как языки пламени из-под наброшенного на костер хвороста, и наконец прекратился совсем. Осталась приятная усталость, пришедшая на смену напряжению; боль в мускулах щек и в груди от громкого смеха приносила людям радость, они с удовольствием вытирали слезы на щеках. Потом наступила абсолютная депрессия.
Полак попытался вызвать новую волну смеха и запел веселую песенку, но его поддержали немногие. Их голоса звучали слабо, теряясь в безмятежных просторах океана. Судно медленно продвигалось вперед, и шум пыхтящих моторов почти полностью заглушал голоса.
Крофт поднялся со своей койки и задумчиво уставился через борт на воду. Ему не сказали, в какой день был выигран бой, и он ошибочно предполагал, что это произошло тогда, когда они потерпели неудачу на горе. Если бы они преодолели гору, то исход боя зависел бы от действий его взвода. Он даже не сомневался в этом. Крофт скрипнул зубами и с досадой сплюнул за борт.
Солдаты пели однообразно, как перезвон колоколов. Полак, Ред и Минетта сидели вместе на корме. При каждой паузе Полак надувал щеки и издавал «уа-а, уа-а-а», подражая звуку трубы с сурдинкой. Постепенно остальные начали следовать его примеру.
— А где Уилсон? — хрипло спросил кто-то, и все на мгновение замолкли.
Они слышали о его смерти, но это как-то не отложилось в их сознании. И только сейчас они вдруг поняли, что он умер. Это поразило всех и вернуло к привычной реальности войны и смерти, и песня прервалась на полуслове.
— Мне будет скучно без этого чертяки, — заявил Полак.
— А-а, брось ты, все это обычно, — пробормотал Ред. — Ребята появляются и исчезают… Пройдет время, и ты даже не вспомнишь, как кого звали.
Катер обогнул небольшой мыс, и теперь они увидели гору Анака.
Она казалась недосягаемой.
— Ребята, неужели мы взбирались на нее? — спросил Вайман.
Люди стояли у борта, указывая друг другу на скаты горы и споря, поднимались ли они на тот или другой хребет. Они прониклись неожиданной гордостью за самих себя.
— Да, здорова, проклятая!
— А мы ведь добрались почти до самой верхушки.
Они уже думали, как будут рассказывать об этом своим приятелям из других взводов.
— Мы просто-напросто сбились с пути в этой суматохе.
— Да, конечно.
И это тоже понравилось всем. (Заключительные забавные эпизоды, обычно венчающие рассказ.)
Крофт пристально смотрел на гору. Она казалась ему похожей на священного слона, который стоял высоко над джунглями и холмами, погруженный в свои мысли. Она была чистой и далекой и в солнечных лучах уходящего дня выглядела бархатисто-зеленой, с голубыми и коричневыми скалистыми скатами, не имеющими ничего общего с душными джунглями внизу. Его снова жгла прежняя мучительная страсть. К горлу подступил комок, и он не мог произнести ни слова, им опять овладело знакомое и в то же время необъяснимое состояние, которое всегда появлялось у него при виде этой горы. Покорить ее!