Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Думаю, что в вяземском лагере он установил пофамильно всех командиров и выдал их немцам. Опасаясь, что его могут разоблачить однополчане, он попросился в другое место, возможно, что даже в Темкино, в русскую больничку, как он выражался. Втерся в доверие подпольщиков, вошел в состав патриотической группы. Затем через жену Кирика установил с ним и Бобылевым связь и приложил руку к их гибели.
Самое твердое убеждение в его предательстве у меня сложилось от факта, когда немцы отступали, то его вызвал к себе комендант (района) Кербель и предложил ему уходить вместе с немцами. А когда он спрятался, тот же Кербель лично бросился его искать. Ушакова он оболгал. Возможно, гибель радиста с рацией, „бегство проводников от испуга, что заблудились“, тоже дело рук предателей. Камбург мне тоже не нравится. Убийство им Ушакова, быть может, сделано с целью оборвать всякую нить к раскрытию действий предателей. Удалось ли Вам связаться с бывшим секретарем Темкинского PK ВЛКСМ Логиновой Марией Ивановной, ставшей потом подпольщицей? Жоров указал адрес ее места жительства. Под Москвой находится станция Михнево, это в Московской области, ул. Водопьянова, дом 1, средняя школа, она могла бы, по моему мнению, на многое пролить свет. Желаю Вам успеха в Вашей собирательской работе и особенно в усилиях восстановить доброе имя Ушакова и разоблачении Жорова, несмотря на то что его нет в живых.
С уважением, Н. Галицкая».
Еще один очень интересный документ:
«СПРАВКА
Настоящей справкой свидетельствую сложившуюся обстановку, при которой профессор товарищ Жоров И. С. находился в окружении с частями 33-й армии Западного фронта в феврале — апреле месяцах 1942 года.
По приказанию Военного совета 33-й армии Западного фронта в конце февраля месяца 1942 года армейский хирург упомянутой выше армии профессор Жоров И. С. перелетел вражескую линию фронта и прибыл в штаб головных частей армии, находившихся в окружении в районе города Вязьма. В конце марта месяца 1942 года по приказанию военного прокурора Западного фронта я вылетел таким же порядком в те же головные части для руководства работой военными прокуратурами. По прибытии на место мне стало известно, что эти части находились в весьма тяжелом положении. Артиллерия действовала пассивно (не было боеприпасов), автомашины не работали (не было горючего), не было продовольствия. Солдатский рацион состоял из 100–150 граммов сухарей, и то не ежедневно. Доедали последних лошадей, павших от истощения. В дальнейшем положение ухудшалось: помощь, оказываемая с воздуха, была незначительная и не обеспечивала нормальное состояние войск.
8–9 апреля 1942 года из штаба Западного фронта был получен приказ: „Пробиваться на восток собственными силами“. Перед непосредственным выступлением частей на прорыв по приказанию командующего 33-й армией генерал-лейтенанта тов. Ефремова я лично дважды предложил тов. Жорову с последним отлетающим самолетом убыть в расположение тыловых частей армии. Несмотря, однако, на то что тов. Жоров имел не только формальное, но и моральное право (в то время он болел гриппом) убыть в тыл, тем не менее от этого он категорически отказался, мотивируя свой отказ тем, что как армейский хирург он не может оставить части, находившиеся в столь тяжелом положении, тем более при наличии около двух тысяч человек раненых, в том числе около 700 человек тяжело раненных, которые, естественно, нуждались в его помощи. С непрерывными боями, в которых принимал непосредственное участие на правах рядового бойца (как и все остальные офицеры штаба) тов. Жоров, мы в течение 8–10 дней пробивались на восток и числа 19–20 апреля 1942 года подошли к реке Угре. В связи с весенним паводком река разлилась сильно, бушевала и для дальнейшего движения являлась для нас непреодолимым препятствием, так как никакими плавучими средствами мы не располагали. На почве полного голодания в течение 10 дней физические силы убывали, и мы оказались перед альтернативой: покончить жизнь самоубийством или умереть голодной смертью. В таком почти безвыходном положении требовалось найти решение, которое давало кое-какую надежду на спасение. С участием тов. Жорова было принято решение соорудить плот и на нем по реке Угра попытаться прорваться в направлении города Юхнова, где, по предположениям, находились наши войска. В создавшихся условиях принятие такого решения казалось нам единственно возможным и дававшим кое-какие надежды на спасение. Такой „плот“ был сооружен, состоявший из 6–8 бревен, перевязанный веревками, свитыми из нательного белья, поясными ремнями и замаскирован сосновыми ветками. В 24 часа 20–21 апреля 1942 года тов. Жоров и с ним еще 4–5 человек офицеров и солдат разместились на этом „плоту“, который был оттолкнут на воду, и „плот“ понесло по течению в сторону гор. Юхнова. На следующий день я, три солдата и офицер на таком же „плоту“, таким же порядком, по тому же маршруту и с теми же надеждами на спасение поплыли по реке Угра в сторону города Юхнова. На рассвете нас обстреляли вражеские посты, и один из солдат, находившийся на нашем плоту, был ранен. Во время обстрела плот резко по изгибу реки повернуло в сторону, и мы резко скрылись. Следующие сторожевые посты оказались из наших частей, с помощью которых мы высадились на участке расположения армии генерала Болдина (Ошибка. Не генерала Болдина, а генерал-майора Голубева К.Д. — Прим. автора).
По прибытии в свою армию и находясь в армейском госпитале, я все известное мне о судьбе тов. Жорова передал начальнику госпиталя и другим должностным лицам штаба армии. Шло время, а о судьбе тов. Жорова сведений не было, и я пришел к выводу, что он погиб. Уже, кажется, в 1949 или в 1950 году я случайно узнал о том, что тов. Жоров находится в Москве[470]. При личной встрече тов. Жоров рассказал мне, что он и все остальные товарищи, следовавшие с ним на плоту, были захвачены немцами, короткое время он работал в Темкинской больнице, где организовал подпольную партийную организацию и вместе с ней бежал, организовав партизанский отряд. Должен отметить, что все тяжести, связанные с пребыванием в окружении, тов. Жоров переносил безропотно и стойко, в боях держал себя мужественно, как это и подобает члену КПСС. Настоящую справку я передал тов. Жорову по его просьбе 27 марта 1953 года.