Когда я закончил, он говорит: «Давай и я ниже подпишусь». Я указал перстом на место выше моей подписи и говорю: «Пиши». Он с удовольствием подписался. Я поглядел на него и говорю: «Вопросы есть?» Он схватил за руку и давай жать, говоря: «Молодец, Иван Александрович!»

В общем, затянул выезд в город, и мы вечером не уехали в Будапешт. Я подумал, что завтра я уеду один. Но утром он тоже собрался, и мы поехали.

По дороге я уже увидел, что мы едем не в город, а в сторону, и через несколько минут мы въехали в штаб группы войск (бывшее Суворовское училище), и тут меня обманули.

Ну, я немного посидел у них, перекусил, взял машину и поехал в Будапешт один. Впереди шел сопровождающий «газик» с солдатами.

Подъехал к мосту р. Дуная, получился какой-то затор. Стояло несколько наших машин, никто в тоннель не хотел въезжать, так как якобы с той стороны тоннеля стреляют.

Я послал солдат на «газике» на ту сторону тоннеля и приказал, чтобы они осмотрели все и доложили. Когда они вернулись, то доложили, что ничего не было, но много валяется стреляных гильз.

Мы двинулись дальше. Проехали тоннель и выехали на мост через р. Дунай. Как только с моста мы свернули по набережной к президентскому дворцу, с противоположной стороны площади по нам повстанцы открыли пулеметный огонь.

Я выскочил и спрятался за колеса «газика». Когда утихла стрельба, я водителю приказал сесть на мое место, а сам вскочил за руль и полным газом проскочил площадь в . Слышал несколько выстрелов, но удачно, ни одна пуля в нас не попала.

Около президентского дворца стояли наши бронетранспортеры. Я приказал прочесать площадь.

Ноябрьские праздники встречали здесь, в Будапеште. Встреча выразилась в том, что мы коллективно прослушали парад и митинг на Красной площади, а затем я поехал в комендатуру, где, как мне доложили, собралось много задержанного народу, «приезжих», т. е. эмигрантов, успевших при власти Надя прорваться в Венгрию и не успевших до прихода наших войск улизнуть обратно[602].

Когда я спросил у коменданта список, кто обратился за пропуском о выезде из Венгрии из числа иностранцев (не венгров), то в списке оказались некоторые известные мне контрреволюционеры, в числе их стоила фамилия Эстергазе — журналист ФРГ.

Несколько человек я вызвал, опросил. Мнутся, улыбаются, и лишь один разоткровенничался и говорит: «Знаете что, я не знаю, кто вы такой, но видно, что вы нас поняли. — Я улыбнулся. — Мои все подряд, как шакалы, на мясо бросились, так как думали, что в это смутное время мои бывшие люди сумели укрепиться. Я сам из помещиков. Успел побывать в своём имении, правда, оно уже разделено, и мне бы трудно пришлось его восстанавливать. И я сейчас уже думаю, что я бы и не стал его отбирать. — (Вот уж, думаю, врёт!). — Поэтому отпустите меня обратно в Бельгию».

Я не отвечал на его просьбу, говорю: «А вот здесь в списках имеется фамилия Эстергази. Кто это такой?» Он посмотрел на меня и говорит: «Господин русский, я вижу, что вы о нём знаете много больше, чем я. Отпустите меня, пожалуйста».

Я его спросил, кто, кроме Эстергази, из крупных птиц здесь есть. Он мне под честное слово сказал, что он не знает, так как прошло много лет, как это воронье меж собой не встречались, но ему кажется, что если кто прибыл, то вместе с Эстергази. Пожалуй, он прав, и я вызвал Эстергази.

Когда смущённый вошёл этот капиталист, на вид лет 40, а может быть и меньше, я спросил у него документы. В паспорте указана фамилия и журналист газеты, ФРГ.

Спросил: «С какой целью прибыли?» Отвечает: «Прибыл в составе санитарного поезда для оказания помощи раненным в боях». — «Кто послал?», говорит: «От имени Красного Креста». — «Кто просил о помощи?» — «Не знаю». — «Сколько прибыло человек?» — «Более 40». — «Где формировался поезд?» — «В ФРГ». — «Вы врач?» — «Нет». — «А почему возглавляете медицинскую службу?» Ответа нет.

Я посмотрел многозначительно и говорю: «Вы меня поняли?» Ответ: «Понял». Так вот говорю: «Завтра к 9.00 часам весь персонал „санитарного поезда“ во главе с Эстергази построится у поезда, с паспортами, которые предъявите офицеру венгерскому. У кого будут поддельные документы или не будет их, всех задержат, остальные сядут в поезд и немедленно уберутся из Венгрии в сопровождении конвоя до австрийской границы. Ясно?» — «Да, ясно». — «Идите».

Я потом дал указания коменданту проследить, и на этом помещик уехал к себе в ФРГ. О выдворении из Венгрии этих помещиков я спросил мнении ЦК, мне ответил Хрущёв: «Выдворить»[603].

Через пару дней приехали А. И. Микоян и Аристов. Я им доложил всё, что тут происходит. Показал город, провёл около Корвин района, где ещё продолжалась стрельба. Провёл мимо югославского посольства, где скрылись Имре Надь и его сподручные. Одним словом, всё рассказал и показал.

Анастас Иванович вызвал Конева, Казакова, Малинина, с ними поговорил, пообедали и наметили дальнейший план. Иван Степанович, было, высказался разбомбить весь район Корвин авиацией. Но мы его отговорили, так как шуму будет на весь мир, а мы их возьмём измором. Сами прекратят сопротивление, так как у них по подземным каналам связь с городом хорошая, все новости узнают сразу, увидят, что Имре Надь не действует, и они прекратят своё сопротивление. На том и порешили…

В общем, дело в новой Венгрии пошло успешно. Характерно отметить, что товарищ Кадар сам венгр (Ракоши был еврей), знал правильный подход, как к крестьянину, так и к рабочему.

В своих выступлениях многого не обещал, но всё, что пообещал, то выполнял. Постепенно к нему и Мюнниху стали относиться с уважением. Мюнних — это старый революционер, ряд лет жил в СССР, знает русский язык. Все вопросы решает спокойно, невозмутимо, покуривая толстую сигару и потягивая виноградное вино, целыми днями.[604]

Мы с оперативными работниками неослабно следили за Надем и его министрами. Напротив Югославского посольства поставили пару бронетранспортёров под видом охраны.