Игореве" встречается эпитет "велесовы струны", а рассказчик Бонн (родственное слово байка —"сказка", а также обаять — "обворожить") назван внуком "скотьего бога". Именем Бонна назван астероид, символизирующий чарующую силу слова. Поэт мыслился чародеем и кудесником, способным своей речью оказывать магическое воздействие на людей: люди, ещё недостаточно владеющие словом и мыслью, не могут противостоять очарованию речи, подчиняющей себе их разум (что отчасти отразилось в греческом мифе о сиренах, слышать пение которых мог лишь "многоумный" Одиссей). Магия связывает поэзию с подземным миром, и модификацией столкновения громовержца со змеем служит миф, в котором последний мыслится младшим сыном громовержца и поэтом, за своё непослушание наказанным отцом и изгнанным в подземное царство, — подобно нарушившим запрет познания близнецам-прародителям. Ирландское название поэта "fili" восходит к корню wel, обозначающему противника громовержца.

Особая роль поэта связана с творческой функцией слова, и вхожесть поэтов в подземный мир одновременно ассоциируется с понятием и напитком бессмертия. Мёд поэзии пьёт германский Один: параллельный Локи, но позитивный персонаж, отправляющийся в подземный мир за знаниями, и скандинавский Браги ("поэт "), имя которого родственно русскому слову "брага". С мёдом поэзии также связан мудрый человечек Квасир, из крови которого подземными кузнецами-цвергами был сделан этот напиток (родственное слово "квас"). Крылатые сандалии

Гермеса, возможно, связанные с диском Солнца, называются амбросийными ("бессмертными"), что соотносит их с мёдом богов — амброзией.

Здесь уместно привести размышление М. Сенара о том, что Близнецы и те, кого впервые охватывает собственно человеческий процесс мышления, затрагивающий память души (что часто связано с обращением к религии и впервые найденной своей идеей) могут долго жить потоком ментального вдохновения. Он легко рождает их красноречие, и слова, опирающиеся на обретенный стержень и суть себя, льются как из рога изобилия. Но их энергичный поток мысли мало трогает других людей: потому что в нём ещё нет истинной эмоции, которую рождает в людях лишь переживание внешнего, объективного характера. По сути дела их сознание замыкается само на себя, и всё, что они при этом переживают, не может ни разрушить, ни возвысить их: оно лишь формирует их личный внутренний фундамент, на котором потом может быть воздвигнуто здание истинных чувств и сознательной мысли.

Религиозные секты часто видят своей задачей именно пробуждение в людях этого первичного потока вдохновенного мышления, который в развитых религиях лишь характеризует неофита. Эта стремящаяся из стороны в сторону мыслительная лавина одним махом поверхностно охватывает разные сферы жизни, возводя их в очень примитивное субъективное единство. И всё же он духовен и значим подобно тому, как до истинного творения реальности должен возникнуть её мыслеобраз. Бессознательный посыл души заставляет мысль охватить как можно большее пространство, которое потом станет ареной сознательного созидания жизни. В этом созидании человек переживёт трагедию своего изгнания из рая: частичности, тленности и несовершенства своего творения и непомерных жизненных трудностей, которые не позволяют ему уподобиться Богу. Но то божественное вдохновение, которое когда-то указало человеку путь к Небу, будет и его проводником на Земле — и даже в самих глубинах ада.

Само оно служит не жизни, а только искусству: Гермес отдал Аполлону первую созданную им лиру. Но у него осталась флейта, и как пение помогло Орфею вывести из ада Эвридику, так речь и интеллект освобождают душу из плена земного бытия.

Рациональная функция связывает мир живых и мир мёртвых, и в библейской мифологии живым на небо взошёл создатель письменности Енох. Время его жизни — 365 лет, по числу дней года — связывает его и со счётом. В ином мире Енох увидел семь небес — по числу Луны, а также типичные источники мёда и молока, и остался там писцом до конца времён. Но, как и к нарушителям закона жизни — близнецам, отношение к Еноху неоднозначно: иногда он считался двуличным, а его взятие на небо издревле вызывало у разумных людей сомнения и могло трактоваться как обычная смерть.

Как уже говорилось, в близнечных мифах первый умерший человек нередко становится царём мёртвых — и таким образом планета Меркурий выступает двойником Сатурна, связанного с конечностью и смертью. Таков образ иранского близнеца Йимы, который мыслился божеством золотого века, подобно Сатурну, и в честь которого также устраивались карнавалы с переодеванием и сменой ролей рабов и господ. Именем Йимы назывался раб, в шутку переодеваемый царём и сначала по-серьёзному служивший посланцем в иной мир. Царем мертвых за свои заслуги после смерти становится герой Гильгамеш. Образы культурных героев-трикстеров также ассоциируются с понятием смертности человека, и, согласно Леви-Строссу, такие фигуры прародителей, как североамериканский Ворон, питающийся падалью, выбираются для того, чтобы отразить связь жизни и смерти. Ворон — традиционный образ мудрой птицы, владеющей знанием и у греков (ворон был вестником провидца Аполлона), и в русских былинах (где встречается устойчивое словосочетание "вещий ворон ").

Поскольку само сотворение людей в древних мифах связано с землёй, первопредки-близнецы могут с самого начала находить продолжателей своего рода в подземном мире: так, в индейских мифах близнецы, брат и сестра, или первые две женщины (что напоминает также мать и дочь архетипа Девы) узнают во сне, что люди живут под землёй, роют яму и выводят их оттуда. И это возвращает нас к освобождающей роли знания и интеллекта, который, преступая божественный закон, служит проводником не только в потустороннюю реальность, но и обратно! " Совершите преступление дважды, — говорит Коран, — и вы вознесётесь на небо. "

В индуизме в подземный мир за знанием отправляется Начикетас ("незнающий"): он задаёт вопросы царю мёртвых близнецу-Яме и получает исчерпывающие ответы о конечной цели и высшем пути. Яма объясняет индийскому Незнайке смысл существования через образ универсального первочеловека Пуруши. Первоначально Пуруша — образ приносимого в жертву человека, расчленяемого на части: но эта жертва недаром превратилась в символ Вселенной и совершенного богочеловека, самопожертвование которого сотворило мир.

Разум воспринимает мир, членя его на части. И мы сегодня привыкли выделять в мире материю — и отражающие её сознание. А в человеке — разум и тело, или, следуя средневековой триаде, дух, душу и плоть. Образ деления человека на части присутствует в любой развитой религии, которая стремится описать, что такое есть человек. И описывая разум, дух или душу человека, мы подразумеваем образ его двойника-близнеца.

Так, египтяне различали в человеке бессмертную душу-ба и её телесного двойника душу-ка, а также ум-акх и бесплотный дух-кнаба. Важную роль для умершего человека, как и для живого, играло его имя (рен). Ради сохранения имени фараоны строили пирамиды; для души-ка, которая уходила в подземный мир и могла там