Через два дня после отбытия из Алжира Папа Уотсон умер от острой сердечной недостаточности и кровоизлияния в мозг. Президент казался необыкновенно подавленным и разбитым. Несколько дней Розенман не мог начать с ним работу над обращением к конгрессу и народу. Большую часть утра Рузвельт оставался в постели, читая взятые в поездку книги и просматривая документы. После ленча в своей каюте грелся под солнцем на верхней палубе вместе с Анной, читая, выкуривая сигарету или просто глядя в небо. Прежняя веселость и воодушевление возвращались к нему во время коктейлей или обеда.

Миновав субтропики, «Квинси» попал в зону штормящего моря между Бермудами и Чесапикскими мысами. 27 февраля 1945 года корабль вошел в Ньюпорт-Ньюс. Президент направился прямо в Белый дом. Его встретил Адольф Берле, настроенный довольно критически в отношении русских. Рузвельт вознес вверх руки и произнес:

— Не скажу, что все хорошо, Адольф, — скажу, что я сделал все возможное.

Через два дня после того, как привратник в палате представителей оповестил о прибытии президента, конгрессмены и публика в галереях аплодировали стоя — все затихли, когда президента Соединенных Штатов вкатили в помещение палаты в инвалидном кресле и усадили перед небольшим столиком в кресло, обтянутое красным плюшем. Элеонора и Анна смотрели на него вниз с галереи. Там же принцесса Марта, Барух и Галифакс. Вице-президент Трумэн и лидер большинства Маккормик — на председательских местах позади президента, на возвышении. В ряду кресел перед президентом — министры администрации. Несколько рядов кресел напротив предоставлено сенаторам; треть их в состоянии сорвать тщательно разработанные Рузвельтом планы послевоенной организации и мирового устройства.

— Надеюсь, вы простите, что я произнесу свою речь сидя, — начал президент, — знаю, вы представляете, как мне трудно таскать на ногах около десяти фунтов стали, да и поездку я только что совершил на расстояние четырнадцать тысяч миль, — и с облегчением добавил: — Прежде всего скажу — лучше всего чувствуешь себя дома.

Поездка была продолжительной. Надеюсь, вы согласитесь, что к тому же и плодотворной.

Чуть наклонившись над столом, президент заговорил резким тоном, порой глотая слова, запинаясь при чтении текста выступления, за строками он следил указательным пальцем. Периодически возвышал голос, чтобы выделить фрагмент речи, но прежняя риторика угасла. Как отмечал Ачесон, голос его лишился богатства оттенков — это был голос инвалида. Сторонники и противники президента заметили его осунувшееся, неподвижное лицо, дрожащие руки и как он тянулся к стакану с водой.

— Откровенно говоря, оценка поездки — была она плодотворной или нет — зависит от вас. Потому что, пока здесь, в залах американского конгресса — при поддержке американского народа, — вы не рассмотрите соглашения, достигнутые в месте под названием Ялта, и не окажете им активную поддержку, результаты работы конференции нельзя считать устоявшимися.

Из этой длинной, бессвязной речи слушатели узнали мало нового. Президент сказал, что не чувствовал себя больным, пока не вернулся в Вашингтон и не познакомился со слухами, распространившимися в его отсутствие. Долго говорил о планах в отношении Германии: подчеркивал, что безоговорочная капитуляция не означает разорения и порабощения немецкого народа; характеризовал четыре оккупационные зоны и обещал уничтожить нацистскую партию, милитаризм, германский Генеральный штаб, «который слишком часто сотрясал мир на Земле».

К отчаянию Розенмана, президент не переставал импровизировать; однажды почти лишился голоса и на всем протяжении речи постоянно сбивался в акцентах, как если бы разум его не поспевал за голосом. Но в заключение этот слабеющий голос взвился до ноток отчаянной решимости:

— Конференция в Крыму будет, надеюсь, поворотным пунктом в нашей истории и, следовательно, истории всего мира. Вскоре сенату и американскому народу будет представлено важное решение, которое определит судьбу Соединенных Штатов, мира, будущих поколений...

Ни один план не совершенен. Все, что предстоит принять в Сан-Франциско, несомненно, не раз подвергнется коррекции в будущем, как наша конституция...

Двадцать пять лет назад сражавшиеся на фронтах американцы ждали от государственных деятелей завершения работы над строительством мира, за который они сражались и страдали. Тогда мы не оправдали их ожиданий — не оправдали. Мы не можем снова обмануть их надежды и ждать, что мир снова образуется сам собой.

Крымская конференция... призвана обозначить конец системы односторонних действий, обособленных альянсов, сфер влияния, балансов сил и всех прочих средств, которые использовались веками, но оказывались непригодными.

Мы предлагаем заменить все это универсальной организацией, в которой получат шанс объединиться все миролюбивые страны...

ЕВРОПА: ЦЕНА НЕВИННОСТИ

Победа — и конец силовой политики. Это было время надежд. Союзные войска сходились на Рейне. Кельн стал объектом прямого наступления. На юге американские войска продвигались к Триру. Рушилась вся оборона немцев к западу от Рейна. На Восточном фронте Красная армия форсировала Одер чуть ли не в 50 милях от Берлина. Другие ее войска повернули на север, к балтийскому побережью, — блокировать Данциг.

Вскоре установится мир, но можно ли его обеспечить? Соберется — 25 апреля — конференция в Сан-Франциско и примет хартию Объединенных Наций. Президент сформировал для конференции двухпартийную делегацию, представляющую США; возглавляли ее Ванденберг и Стассен. Сам он готовится, так он сказал репортерам, съездить туда в качестве хозяина — просто поздороваться. Отклик в стране на конференцию в Ялте в целом можно считать благоприятным, хотя сенатор Уилер назвал ее «великой победой Сталина и русского империализма», а старая изоляционистская пресса обвинила президента в предательстве Атлантической хартии. Кэнтрил сообщил, что конференция укрепила надежды на долговременный мир и американцев воодушевляло сотрудничество «Большой тройки» и защита администрацией интересов страны за рубежом. Принимались даже договоренности по Польше. Кэнтрил констатировал, что преобладает неосведомленность общественности относительно реальных решений в Ялте, а кто наиболее информирован, тот выражает и наибольшее удовлетворение ими.

Затем, всего лишь в течение месяца, Рузвельт проявлял пассивность и даже беспомощность — все пришло в расстройство.

Снова источником споров стала Польша, как в 1939 году и даже раньше. Три лидера договорились в Ялте, что Молотов, Гарриман и Керр составят в Москве комиссию по контролю за реорганизацией и расширением состава временного польского правительства. Комиссии надлежало решать важные вопросы, такие, как первоначальные рекомендации полякам; должны ли люблинские (теперь уже варшавские) поляки составлять ядро нового правительства, в то время как другие элементы образуют лишь символическое представительство, либо временное правительство реорганизуется кардинальным образом — в коалиционный, антифашистский режим на широкой политической основе. От решения этого вопроса зависит, будет ли Москва контролировать Польшу.