— В выгребную яму! — тут же и распорядился священник от имени комтура. — Вычистить до утра.

Что поделать, пришлось незадачливому бедолаге брать золотарскую телегу да лопату пошире… Возился долго… но к утру ничего, вычистил, благо ночка выдалась светлая, лунная…

А утром, сразу после трапезы и молитвы, к Мише побежал Максик. Глаза горят, весь такой возбужденный, зашептал взволнованно:

— Есть кое-что!

Отдав очередному наряду распоряжения, Ратников обернулся:

— И что же у тебя есть?

— Есть… отойти бы.

— Ну… пошли тогда в горницу.

По скрипучей лестнице оба поднялись наверх, в башню.

— Вот! — Максик вытащил из-за пазухи что-то завернутое в тряпицу, бросил на стол…

Осколки!

Стеклянные желтовато-коричневые осколки… Неужели — те самые?

Ратников протянул руку, взял одно стеклышко, поднес к окну… Оно! Вон — змеиная головка, глазки… и запах такой… Михаил поморщился:

— Где отыскал? Опять на Танаево без моего разрешения бегал?

— Не-а… Эгберт их в выгребной яме нашел. Сегодня ночью. Говорит — сверху плавали.

…этот клирик, то и дело рискуя собственной жизнью, совершил подвигов больше, чем кто-либо иной.

Робер де Клари. «Завоевание Константинополя».

Значит, кто-то есть в бурге! Кто-то, кто как-то связан с работорговцами, кто помогает, пусть даже не зная всей правды. И это, скорее всего — кто-то из «старичков», из тех, кто живет здесь уже достаточно давно, можно даже сказать — постоянно. Следовательно осталось лишь его вычислить…

Кто бы это мог быть? Кто постоянно в бурге? Отец Арнольд? Хм… маловероятно, хотя и его нельзя сбрасывать со счетов. А кроме него? Кузнец с молотобойцем, каштелян, конюхи… да, еще может быть кто и пришлый, из деревенских. Были они в тот день, когда Эгберт проспал? Ну, разумеется — ведь каждый день кто-нибудь да приходит, то с оброком, то пожаловаться на соседей, то еще с каким делом — земли-то окрестные теперь — орденские. Пойди, попробуй, вычисли… Однако и то хорошо уже, что теперь точно известно…

Был уже послеобеденный час, и солнце постепенно клонилось к закату. Размышляя, Ратников валялся себе на лавке, закинув ногу на ногу, и даже чуть задремал, когда услышал донесшиеся со двора крики. Кто-то кричал… Должно быть, опять бранденбуржцы с баварцами что-то не поделили, вот уж, поистине, вражины — и дня не могут прожить без доброй ссоры.

А ну их… Пускай десятники разбираются — потом доложат.

Михаил перевернулся на бок, пододвинув под голову медвежью шкуру, заставив себя не обращать решительно никакого внимания на доносившуюся со двора возню. Оруженосец Макс вновь отпросился на Танаево озеро — Ратников не возражал, пускай, может, чего-нибудь еще отыщет?

Браслет, браслет… Эх, если б вдруг целый! Тогда бы можно было Максика спровадить обратно домой, а самому уж остаться здесь, выручать Лерку… если она тоже сюда попала, если ее Колька Карякин не придушил. Честно говоря, закрадывались у Миши сомнения насчет Лерки — что-то про внезапно объявившуюся в здешних лесах странную полуголую девку в окрестных деревнях не болтали. А ведь, по идее — должны были б…

Снизу послышались шаги, скрипнула лестница.

— Герр комтур!

И кого там черт несет…

— Мы с вами договаривались…

Ах да, отец каштелян.

— Входите, входите, брат Герман!

Вот уж поистине, более незаметного человека нельзя было себе представить! Вечно сгорбленный, низенького росточка, отец Герман и сам, казалось, старался выглядеть как можно скромнее, незаметнее. Он был монахом, не рыцарем — темная, подпоясанная обычной веревкою, ряса, благообразное, без всяких особых примет, лицо, нельзя сказать, что красивое, но и не безобразное, обычное такое лицо мелкого канцелярского служащего, этакого офисного планктона, бюрократа средней руки. Ему бы еще нарукавники… Кстати, в окрестных селеньях отца Германа почему-то уважали, Ратников узнал это не так давно от Макса, а тот — от Эгберта — и был очень удивлен. Впрочем, тут же и позабыл — настолько отец Герман был неприметен, не вызывал буквально никаких эмоций.

Вот и сейчас, перекрестившись, долго и нудно читал список оброчников — кто чего должен был и кто чего дал…

— Крестьянин Гуго Лахти, с женой и детьми, держащий надел от Ордена, должен хлеба на 12 любекских марок, да десяток яиц, да — на день Святого Марка — курицу… Эйно, кузнец, за пользование водою из орденского ручья — подков на 12 шиллингов или на одну кельнскую марку, либо серебром — арабским, ромейским или германским — на ту же сумму… Кроме того, бесплатно чинить орденские брони, и копья, и мечи и прочее… Василиса, вдова, за водяную мельницу на орденском ручье — две любекские марки в год, а помесячно на сумму, равную двум шиллингам серебра — в любых монетах либо продуктами на указанную сумму…

Ну, настолько нудно читал отец каштелян, что Ратников опять задремал, лишь иногда просыпаясь.

— …Эрмендрада, крестьянка из эстов, недавно крещенная, за крешение лично отцу Арнольду — десяток яиц, да курицу, да двух утиц, да холста домотканого на полдюжины шиллингов или на половину любекской марки…

Насколько помнил Миша, все эти шиллинги да марки были в это время чисто счетными единицами, точнее сказать — счетно-весовыми, монетами же обходились разными — какие попадутся, в большинстве случаев — германскими либо византийскими.

— Иоганн, крещеный чудин, за пользование орденским лугом…

Орденский лучей, орденский луг, орденская роща — а не многовато захапали? Словно тут до появления рыцарей и не жил никто! А ведь жили же — чудь в основном, но и русские деревни имелись, и селенья эстов…

— К чему вы мне все это читаете, брат Герман? — Ратников уже немного понимал и по-латыни и по-немецки — вернее, на той его разновидности, что использовалась в Ордене. А брат Герман прекрасно знал и русский… и даже говорил с чудинами и эстами на их родном языке!

— К тому, чтобы вы знали, герр комтур. Хочу вас кое о чем попросить.

— Да, слушаю.

— Лето нынче жаркое, сухое… боюсь, плохо уродиться хлеб. Потому счел бы целесообразным заменить часть оброка с зерна на дичь и рыбу… И даже несколько его уменьшить — разоренные деревни нам не нужны, ведь это же наши деревни.

А его не зря уважают…

Ратников улыбнулся и махнул рукой:

— Делайте, как знаете, брат Герман. Не сомневайтесь, я вас во всем поддержу.

— Да, но отец Арнольд…

— Отец Арнольд всего лишь священник! Поступайте, как считаете нужным.

— Хорошо, — встав со скамьи, брат-каштелян поклонился. — Тогда у меня все, герр комтур.