Красного вина тоже не было… и белого… и вообще вина.

– Виски. И коньяк.

– Коньяк. – Грай шмыгнула носом. – Его папа́ пьет, утверждает, что полезно для укрепления нервов.

Кэри вытащила бутылку. Ее нервы определенно нуждались в немедленном укреплении. Окинув гостиную взглядом, она вернулась к столику и поставила бутылку между высоким чайником и серебряной сахарницей.

– Чай надо вылить. – Грай перестала плакать, только всхлипывала время от времени, а подбородок ее мелко и часто вздрагивал. – Или с чаем?

– Без чая…

Чай отправился в чайник, и Кэри наполнила чашки коньяком. Грай взяла свою осторожно, словно опасаясь, что в руках чашка рассыплется.

– А ты… когда-нибудь…

– Никогда…

Запах не был неприятен, скорее необычен. И Кэри, решительно вдохнув, сделала первый глоток.

Горько! И горячо! Нёбо опалило, и она едва не выплюнула коньяк, но решительно заставила себя его проглотить. Едкий ком ухнул в желудок, и тот неприлично заворчал, напоминая, что от завтрака Кэри отказалась… и что обеда, кажется, тоже не предвидится.

Ничего не произошло.

Пустота не исчезла. И сердце саднило.

– Горький какой, – выдохнула Грай. – Я… не собиралась плакать.

– И я не собиралась.

Слезы высохли, но глаза жгло, словно в них песка насыпали.

– Я… мне просто страшно. – Грай качала чашку в ладонях. – Я… наверное, его люблю… а он меня нет. А если и да, то это ничего не значит… я видела, как твой муж на тебя смотрит, и… я завидовала.

Было бы чему завидовать.

Смотрел?

Смотрел. С нежностью. И с улыбкой… у него чудесная улыбка, от которой даже морщинки на лбу разглаживаются. И Кэри касалась их, прятала, а Брокк смеялся, что он и вправду староват. Ничуть не старый. Подумаешь, пара седых волосков…

…он уходил на полигон, порой пропадая там днями, чтобы вернуться, принеся с собой аромат ветивера и льда, полосатые камни и сухари, пропахшие дымом. Он подхватывал Кэри на руки, кружил и смеялся, казалось, поцелует, но… всякий раз отпускал.

Отстранялся, когда она сама подходила слишком близко.

Сбегал.

Сбежал, и кажется, насовсем.

– А он… – Грай вытащила из ридикюля смятую газету. Не «Новости», но судя по характерному желтоватому цвету страниц, «Сплетник». – Как он мог променять тебя на эту?

Коньяк дарил тепло, и Кэри вдруг поняла, что безумно замерзла, не снаружи, но изнутри. И если не выпьет вновь, то умрет от холода.

– Помнится, она тебе нравилась. – Кэри налила коньяка в чашку, и Грай протянула свою.

– Это когда у меня жениха не было, – резонно возразила она. – А теперь есть и… я как подумаю, что он тоже…

Грай часто-часто заморгала и мизинцем подхватила слезинку.

– Мама говорит, что я должна ему соответствовать… а я не знаю как…

– Я тоже…

…она училась играть на клавесине, а учитель жаловался, что руки Кэри слишком неуклюжи, их не поставили вовремя и теперь она лишь впустую тратит время. Лучше заняться рисованием. Рисовать ей нравилось. Акварель и темпера, черная строгость угля. Линии, сплетаясь с линиями, создают картину.

Берег, на который они выходили вместе. И Брокк помогал установить этюдник, отступал и, присев на землю, наблюдал за Кэри. Порой он вытаскивал записную книжку и принимался что-то черкать, вскакивал и, погруженный в собственные мысли, мерил шагами линию прибоя… иногда, летом, вытягивался на песке ли, на зеленой пропыленной траве и, надвинув шляпу на лицо, засыпал.

И Кэри рисовала его.

Спящим.

Задумчивым. Раздраженным, когда он, схватив себя за ухо, хмурится.

Сердитым и… счастливым?

Слишком мало. Клавесин и краски. Год, проведенный вдвоем… побережье, море и янтарь, который выносит на берег… городская ярмарка с ее засахаренными яблоками, орехами в меду – их продавали завернутыми в тонкие сухие лепешки, и есть полагалось руками. Руки же становились липкими, и Брокк долго ворчал, оттирая с пальцев вересковый пьяный мед. А потом купил ей соловья в плетеной клетке. Птиц продавали мальчишки, и еще толстых жаб, которых тут же подкармливали мухами, и Кэри удивлялась – кому они нужны. А Брокк ответил, что покупают горожанки, кладут в молоко, чтобы молоко не скисало…

…соловья они отпустили…

И оставшись до ночи, смотрели, как разжигают костры… и искры вились над огнем, а жар его опалял.

– Он и вправду живой, – сказал тогда Брокк, прижимая Кэри к себе.

– Кто?

– Огонь…

Живой. И проглотит что сухую листву, что плетенные из соломы фигурки, связанные по парам, которые бросали человеческие девушки, и этот обычай был странен. Но Кэри тоже купила у разносчицы соломенную парочку, которую тайком бросила в огонь.

…не помог чужой заговор.

Желтый ком газеты Кэри расправила на коленях.

– Не читай, они там вечно вранье пишут, – обронила Грай, которая до того сидела молча, понурившись, и нюхала коньяк. – Надо было сжечь, а я… дура.

И Кэри не лучше, если совета не послушала. Но желтый лист притягивал взгляд. Буквы-буковки-букашечки… плывут перед глазами, и зацепиться не получается. Кэри читает упорно, морщась, хотя в гостиной светло. Слово за слово и еще несколько.

Насмешливые.

Она почти видит газетчика, который писал эту грязную статейку, и отчего-то невероятно важно доказать этому незнакомому ей, но неприятному человеку, что все ложь.

…Лэрдис из рода Черного Титана рассказала о своих отношениях с…

Ложь.

Ложь заедают или, на худой конец, запивают… коньяком, к примеру.

…Недавно стало известно, что в высшем свете вот-вот вспыхнет новый скандал. Оказалось, что у Лэрдис из рода Черного Титана и мастера-оружейника все очень серьезно. Они по-настоящему влюблены и счастливы вместе…

Счастливы вместе.

Влюблены.

…Поначалу мастера обвиняли в том, что он якобы увел Лэрдис из семьи, но леди опровергла эти домыслы. По ее словам, отношения с супругом были обречены задолго до ее встречи с Брокком. «Мой муж – хороший человек, он прекрасный отец. За то время, что мы были вместе, мы многому научились. Мы любили друг друга, и наш сын родился от этой любви… Но жизнь идет, наши отношения давно стали другими. И в какой-то момент я поняла, что все изменилось: мои взгляды на жизнь, мечты, планы…

Ее мечты. И ее планы.

А планам Кэри не суждено сбыться. И она закрывает ладонью лицо Лэрдис… та выглядит такой юной. Прекрасной.

…мой уход от супруга только выглядит импульсивным и необдуманным, но на самом деле это очень взвешенный и осознанный шаг. Думаю, и моя встреча с Брокком произошла не просто так. Все к ней шло. И поначалу я пыталась сопротивляться этому чувству, подчиняясь голосу долга. Я вырвала любовь из своего сердца, приняв решение за двоих. Я надеялась, что сумею забыть, но, увы, чувства оказались сильней меня. И встретив Брокка вновь, я осознала, что не представляю себе жизни без него», – говорит Лэрдис.