Впрочем, нашим германским инструкторам также хватало хлопот с нами. Наш типичный голландский либеральный менталитет означал, что мы не могли не комментировать даже их команды. То одно, то другое вызывало у нас протест. Инструкторам же в их работе было необходимо полное доверие и беспрекословное повиновение с нашей стороны.

Так или иначе, в ходе тренировок мы должны были еще доказать свое соответствие званию бойца войск СС. При этом инструкторы негласно отбирали среди нас тех, из кого впоследствии должны были готовить офицеров. И надо сказать, что не все, кто имел амбиции на этот счет, оказались в числе выбранных инструкторами.

«Основные предварительные условия для соответствия званию офицера — это сердце, энтузиазм, умение решать даже крайне сложные и неожиданные проблемы, а также способность подавать личный пример», — писал Феликс Штайнер. Говоря о командовании войсками СС на Русском фронте в 1942 году, он отмечал: «В формированиях, состав которых представлен преимущественно иностранными добровольцами, любые ошибки, допущенные при создании духа товарищества, приведут к гораздо более драматичным результатам, нежели в немецкой части». Здесь он имел в виду в том числе и нас. «Самое необходимое в руководстве бойцами — это неустанная и терпеливая забота командира о своих людях, — продолжал генерал Штайнер. — Командир должен добиться полного доверия с их стороны, убеждая солдат, что он их лучший друг. Его бойцы должны любить его. В частности, командиры взводов и рот всегда должны быть примером для своих бойцов. Чем командир рассудительней, внимательней к своим подчиненным и душевнее, тем сильнее будет сплоченность и выше боевой дух его части. Я призываю всех своих офицеров добиться того, чтобы в ротах были человеческие взаимоотношения, и даже настаиваю на этом».

Но вернусь к нашей подготовке. В Зенхайме мы не располагали каким-либо оружием. У нас были лишь висевшие на ремнях штыки, и окружающая атмосфера нисколько не имитировала фронтовую. Так мы проходили свою базовую подготовку, состоявшую из разнообразных физических упражнений, строевой подготовки и долгих маршей.

Марши мы выполняли и днем и ночью, причем с каждой неделей нагрузки, ложившиеся на нас, возрастали. Во главе колонн шли наши инструкторы, чьей физической форме можно было только позавидовать. А в конце строя вместе с новобранцами шагал медик, который должен был оказывать первую помощь тем, чьи организмы не выдерживали этого испытания на выносливость и характер. Прошагивая ежедневно от 20 до 40 километров в палящем зное, мы больше не пели «Так замечательно быть солдатом», когда с натруженными мышцами возвращались в казармы. Едва двигая ногами, мы, полностью изнеможенные, проходили через ворота, что означало конец нашего пути. Но впереди нас не ждал заслуженный отдых. Вскоре после возвращения свист дневального снова сзывал нас на построение. И мы, только что принявшие душ, получали вечерние приказы на плацу перед казармами.

Изнурительная подготовка под открытым небом на лоне матери-природы не оставляла нам времени оценить живописность Эльзаса. К примеру, мы могли взобраться на гору в Южных Вогезах высотой 950 метров, которая была хорошо видна из наших казарм. Но восхождение мы совершали по приказу, в стремительном темпе, насквозь промокая от пота. И тут уж было не до любования окружающими красотами!

Осмотреть достопримечательности мы смогли, только когда нас начали отпускать в увольнения. Появившееся свободное время, помимо всего прочего, мы использовали для того, чтобы посетить города, связанные с историей войны 1914–1918 годов. Среди прочего мне особенно запомнился 18-метровый мемориал, окруженный блиндажами, на которых остались следы кровопролитных боев между французскими и немецкими войсками.

Наши казармы не были монастырем, а их обитатели не являли собой образец святости. Главной темой наших разговоров была тоска по женской компании. Мы мечтали о прекрасных дочерях Эльзаса. В нашем возрасте это было вполне естественно, и у нас не существовало табу на этот счет. Но прошли недели, прежде чем командир роты разрешил нам отправиться на поиски приключений на любовном фронте. Однако перед этим он провел с нами длившуюся не один час беседу о том, как вести себя в обществе гражданского населения! Мы терпеливо выслушивали его «проповедь» об интимной гигиене и опасности сомнительных сексуальных отношений. Караульные, стоявшие на воротах казармы, также не обошли нас своим вниманием, и внимательно осмотрели нас. Они убедились, что наши ботинки и кожаные ремни начищены до зеркального блеска, а также что у каждого из нас есть чистый отглаженный носовой платок и презерватив. Только после этого мы получили возможность предаться счастливым часам.

Долгожданная свобода опьяняла нас. Поодиночке или небольшими группами мы изучали окрестности. Эльзас был землей, за которую в прошлом постоянно боролись между собой Германия и Франция. Поэтому многое здесь являло собой результат борьбы французской и немецкой культуры. В характере жителей сочеталась французская беззаботность и немецкая точность. Они сами говорили, что на основе этого противоречия обрели свою индивидуальность, которой гордятся. Взаимоотношения между ними и новобранцами войск СС не были иными, кроме как замечательными.

По воскресеньям, когда нас отпускали из лагеря, мы штурмовали булочные. Но лишь немногие из них работали в этот день недели в Зенхайме и Мюльхаузене. Поэтому продававшиеся в них лакомства, такие как разнообразные пирожные и торты, распродавались очень быстро.

Мы следовали своим инстинктам и находили то, что искали. Когда открывались ворота казармы, голодные солдаты тут же разыскивали воскресные булочные, которые продавали свою продукцию без обязательных продуктовых карточек. Но только наши желудки наполнялись, и привлекательные парни в униформе цвета фельдграу (какими мы не без основания считали себя) отправлялись на поиски амурных приключений. У нас оставалось лишь несколько часов свободы, но даже это ограниченное время и бытовавшая на окружающей территории причудливая смесь французского языка с эльзасско-германским диалектом не мешали нам находить общий язык с местными девушками.

У меня не было проблем в общении с Аннет, хорошенькой девушкой с каштановыми волосами, переехавшей сюда из Танна. При этом мне настолько повезло, что ее старшая сестра оказалась возлюбленной моего командира взвода, а младшая сестра была девушкой нашего сержанта. Благодаря этому Аннет удавалось устраивать наши с ней встречи не только по воскресеньям. И роман с ней в мирных Вогезах почти заставил меня забыть о войне. Вместе с Аннет, вслушиваясь в ее мягкий эльзасский диалект, я решил, что именно Эльзас — родина любви. Однако романтичному настроению приходил конец, стоило только вернуться в казармы, где нас ждала совсем иная атмосфера.

Десятилетия спустя в одном из официальных военных документов я обнаружил фразу: «Добровольцы из Зенхайма были авантюристами и бандитами». Первоисточником этой оценки стал голландский историк, который смог докопаться до «истины», анализируя жизнь своей Родины в те годы, которые он провел… в Англии. Учитывая тогдашнюю политическую ситуацию, трудно найти другое место, где он был бы более далек от информации из первых рук. Однако здесь стоит вспомнить Фридриха Ницше: «Историки — испорченные люди, поскольку обладают властью изменять истину, какой нет даже у богов». И нам не услышать правды от тех, кто считал солдатский долг позорным, в то время как именно поколение двадцатых годов стало основным расходным материалом войны.