Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Баня — лучшая обитель. После бани — в избе за самоваром. Прокучиваем кулечки сахарного песку, выданные вперед на десять дней. Под ногами — деревянный пол, а не измочаленные в дрянь еловые ветки, как в лесу в палатке; тепло, крутой кипяток из медного самовара и, главное, — исключительно женское общество. Вот уж это удача. Говорим не наговоримся о том о сем, о пустяках. Ну, праздник.
И вдруг что-то осаживающее, какая-то помеха. Это среди нас — новенькая. Только прибыла на фронт. Завтра отправится к месту назначения в штаб дивизии секретарем-машинисткой. Не в том дело, что новенькая, а в том, что чуждая. Вернее, мы с нашей болтовней ей чужды, нестерпимы, неожиданны. Все в ней натянуто, чтобы уберечь от нас этот патетический час свой. Прибыла. Добровольно. На защиту родины. (Знаем, сами это испытали.) А мы же для нее — бытовые, неромантичные.
* * *
В избе:
— В аккурате назывались — планы, еще при царизме. Тут уж новая власть, советская. А живу, хоть ты что. Овцу держу. Мясца, шерёстки продам. Честно-благородно. А теперь только б хлеба с солью с чаем попить. Доживем ли?
* * *
Разуваться на ночь запрещено. Но нарушаем. Наша беспечность хоть и враг наш, но и друг — дает разрядку и, можно сказать, заменяет десятидневный отпуск, практикуемый у немцев.
* * *
Немцы передали по радио сводку: «И сегодня утром под Ржевом враг во взаимодействии с сильными бронетанковыми частями продолжал наступательные действия с целью, как надо полагать, отвлечь наши силы от боевого марша на юге. Точка. Сильные бои продолжаются. Точка».
* * *
— Чевика с викою.
Догоню — нажвикаю!
— Врешь, врешь, не догонишь,
а догонишь — не поволишь,
а поволишь — не заголишь…
И дальше все забористей, хлестче. Это, если матери нет в избе, заводит девчонка, видно, что бедовая. Уж и замуж пора, и рожать пора. А все война, война, война. А жизнь в ней ходуном ходит еще и покруче оттого, что огонь, смерть.
Мать ей:
— Куда не накрывши?
А она никуда. Отбежала от дома на улицу патлатая, плюшевый жакет — «плюшка», как называют тут, — нараспашку. Стоит смотрит на солдат, что по деревне идут все мимо, мимо…
* * *
— На Седьмое ноября немцы около двух часов дня делают контрнаступление на наш отрезок превосходящими силами — около трехсот человек с засученными рукавами, с автоматами на животе и пьяные. Наш взвод был окопан на поле недалеко от дороги, где наши солдаты и командиры показали отвагу, мужество и свой героизм.
* * *
«…Во время наступления частей Красной Армии немецкие солдаты в д. Подорки подожгли 35 домов… не давали спасать свое имущество, дома запирали и обстреливали тех, кто пытался спасать имущество… расстреляли старуху Лаврентьевну… расстреляли из пулемета и граж. Браушкина, колхозника, который убирал сено у своего сарая» (акт, деревня Подорки).
* * *
Опять немцы твердят: «неприступная линия фюрера». Это Ржев наш многострадальный.
* * *
Там, куда била «катюша», рушились постройки, взлетали переломанные бревна, доски.
Когда стихло, немцы кричали:
— Иван! Сараями стреляешь?!
* * *
11 ноября 1942 г.
Слушали в разном о том, что на территории данного с / совета появились волки, которые приносят материальный ущерб колхозам.
Постановили обязать ночного пастуха т. Горюнова С. усилить ночную охрану, одновременно вооружить себя ружьем.
Пред. колхоза…
Члены правления…
* * *
Услышала по радио немецкую сводку о Сталинграде:
«Большевикам удалось прорвать в некоторых местах наши позиции, но мы не допустили расширения этих прорывов, и наша оборона бесстрашно отражает бешеные удары врага».
* * *
Я дежурила, приняла последнюю к ночи оперсводку из наших соединений:
«Штадив 359.
1194 сп занял к 19:20 исходное положение в направлении церковь и кладбище Кокошкино. Наступление продолжается. Потери уточняются».
* * *
Дозорным земли московской называли в старину Ржев. Он и сейчас — дозорный.
Зима
Привозят мороженый хлеб. Его распиливают и раздают. Кладем его на железную печку, корочка припекается, пахнет печеным хлебом, аппетитно. Отходит, мягчает, хотя уже не тот, как если б достался немороженым, — пресный, безвкусный. Но вообще-то сгоряча, с голоду это не чувствуешь.
* * *
В небе шевелились белые лохматые облака, растаскиваясь в клочья и бойко уплывая; висела еще и луна, слегка ущербная. Скворечня ютилась на дереве в нахлобученной шапке.
* * *
— Куда ты? — сказала пустившая меня в избу хозяйка. — Погрейся еще. Иззябла ведь.
Но надо было идти.
— На том свете погреемся.
Она сердито оборвала:
— Такая молодая на тот свет собираешься. Ты поживи, поработай. Там не примут такую.
* * *
Решение райисполкома:
На время сильных заносов мобилизовать все трудоспособное население на снегоуборку в порядке трудповинности с лопатами.
За невыполнение данного постановления лица подвергаются штрафу 100 руб. или принудработы на 30 дней. Злостные нарушители данного постановления предаются суду по законам военного времени.
* * *
Вьюга расходилась, крутился снег, и было смутно, хотя всего лишь четыре часа дня. Вихрь кидался нам в спину, задирая полы шинели, набивая снег за воротник. Что там, впереди?
* * *
Выбить их из Ржева, погнать — освободить Москву от нависшей угрозы.
* * *
Есть такие места на ржевской земле, хотя бы в районе Ново-Ожибокова, где вел бой наш девятьсот шестьдесят пятый стрелковый полк, или в Городском лесу, там из земли можно будет добывать металл. Там десятки тысяч тонн металла сброшено на землю: бомбы, снаряды, мины и пули.
* * *
Пройдет время, восстановят дома. Но человеческие устои, спаленные войной, невосстановимы.
* * *
На дороге, пробитой в поле, заглох мотор. Водитель вывалился из кабины с заводной ручкой. Крутанул что есть мочи — ни в какую. Что ж теперь?
— Эх, два ведра бы горячей воды, — сказал водитель мечтательно, — и полетит как ласточка. С пол-оборота.
Стоим. Жутко в чистом поле.
* * *
«Штабриг 196 танковой…» Батальон закончил полностью проделывание проходов на большак и покраску танков в белый цвет.
* * *
Слепило от спрятанного, слегка просвечивающего сквозь пелену маленького солнца. В груди колотится воспламененный дух.
Но дальше идти некуда. Уперлись. Там — немцы. И вдруг осенило: это ведь край земли! Словно с детских лет недоверие — в самом ли деле земля круглая и нигде нет конца ей, — тут вот сейчас нашло подтверждение.
*