не задавал. Никто привычно не шарахался от денежных коробок. Наоборот, доставали кошельки и бросали доллары и мили.

"Мы сделаем все возможное" — скорбно заверил Миша.

"Придумывает он это все" — шепотом сообщил мне мой новый товарищ Лёва. Я лишь пожал плечами, не желая дискутировать эту грустную тему.

Через день на сходке вновь появился цветущий Миша. В руках он держал новенький мегафон. Рядом с возвышением и трибуной были свалены какие-то палки и куски фанеры.

"Господа, нам удалось договориться и тело нашего товарища ДЖОЙНТ отправил домой. Мы же начинаем новую страницу борьбы с Америкой.

"Американским бюрократизмом" — поправил Мишу кто-то из его актива.

"Это я и имею в виду" — согласился Миша — "С завтрашнего дня мы начинаем пикетировать американское посольство с плакатами."

Далее, сделав многозначительную паузу добавил: "Громко" — с гордостью постучал по новенькому мегафону — "и безжалостно".

Народ с интересом начал прислушиваться к Мишиным идеям.

"На деньги собранные для нашего погибшего товарища мы приобрели вот этот вот мегафон, а также материалы для изготовления плакатов."

Толпа загудела от возмущения. Действительно это было очень не красиво. Деньги то собирались на похороны, а не на покупку мегафона со стройматериалами. Особенно свирепствовала Мишина оппозиция из первых рядов.

"Позор" — кричали они — "эти деньги попросту украдены! Вы обязаны были вернуть эти деньги людям!"

Но у Миши теперь было преимущество перед крикунами. Миша попросту навел мегафон на оппозиционеров, включил его на полную громкость и гаркнул: "Мы списки жертвователей не держим! А то что мы приобрели, будет памятником нашему павшему товарищу."

Оппозиция бросилась врассыпную, потирая заложенные уши. Силы явно были не равны. Остальные участники сходки расходились, кляня Мишу на чем свет стоит.

Надо сказать, что к чести Миши, он никого не обманул и деньги не присвоил. Он лично поехал к американскому посольству, провел рекогносцировку, переговорил с итальянским полицейским и приехал домой вооруженный ценной информацией. На следующий день он уже собирал боевую дружину, готовую биться под стенами американского посольства.

"Плакаты готовы" — вещал он через мегафон.

"Естественно мы все в стесненных обстоятельствах и денег на поезд до Рима у нас нет. Но у меня есть идея. Мы покупаем один билет и садимся в один вагон. Когда появляются контроллеры и спрашивают билет, вы показываете на меня. Я с ними буду разговаривать. А пока они разберутся, мы уже будем в Риме! Решено! Завтра ровно в восемь на вокзале."

Надо сказать, что план Миши прошел с блеском. В вагон вошел итальянский контроллер и попросил: "Il biglietto, per favore" [ваш билет, пожалуйста]. Русские кивали друг на друга. Вежливый итальянец слонялся по вагону от одного мошенника к другому. Потом понял, что его дурачат и вскоре отстал.

На следующий день окрыленный Миша давал отчет о проделанной работе. Появление эмигрантов с плакатами привело к панике в Американском посольстве. То и дело оттуда выскакивали разъяренные работники и требовали от полицейского прекратить безобразия. Полицейский лишь улыбался и отвечал: "L'Italia e un paeso libero" [Италия свободная страна] и учил наших ругаться по итальянски. Видимо у полицейского были свои счеты с янки. Следующий день прошел все так же удачно. На третий день, на сходке Миша был как бы "не в своей тарелке". Мямлил что все идет хорошо, по плану, но несмотря на непредвиденные трудности, Он — то есть Мы будем вести борьбу до полной победы. К этому времени начали подтягиваться мишины активисты. Половина из них была вымокшими и исцарапанными, другая половина были в пыли и красные как раки. Вскоре мы узнали, что собственно произошло. Как обычно в Риме на вокзале Миша купил один билет, остальные привычно погрузились "просто так". Но на этот раз итальянских контроллеров было побольше и подготовились они получше. На половине пути до Санта Маринеллы они поинтересовались насчет biglietto и не получив удовлетворительного ответа, остановили поезд в "чистом поле" и выкинули незадачливых русско-еврейских зайцев из вагона. Далее половина заговорщиков пошла вдоль моря, потому что так было короче, а другая половина потопала по проселочным дорогам, потому что так было надежней. В любом случае ни один из путей не оказался приятным. Тем, кто шел вдоль моря пришлось карабкаться на скалы и продираться сквозь колючий кустарник. Те кто пошел по пыльным проселкам, сгорели под нещадным итальянским солнцем. В любом случае обе группы были одинаково злы на Мишу. Сам же Миша, как обладатель единственного biglietto, прибыл в Санта Маринеллу быстро и с комфортом. Миша чувствовал себя виноватым и уже не орал в мегафон, а просил быть терпеливыми, не отступать перед трудностями и обещал как-нибудь решить транспортную проблему.

Постепенно все как-то успокоилось и превратилось в рутину. Пикетчики ездили в Рим, митинговали перед американским посольством. Мишины отчеты превратились в скупые сводки Совинформбюро времен затишья: "на всех фронтах велись бои местного значения."

Эта скукота продолжалась бы и дальше, если бы не скандал, случайным зачинщиком которого стала моя жена.

Сходка проходила по привычному сценарию — почта, разрешения, отказы, транспорт, отчет Миши о проделанной работе. Мы с женой и детьми стояли на краю сходки в пол-уха слушая ораторов. Рядом с нами стоял наш знакомый Лёва и как обычно чем-то возмущался. В этот раз он возмущался наглостью Миши и пикетчиков американского посольства.

"А почему нас Америка должна к себе пускать?" — Лёва начал излагать свою новую теорию — "У Америки полно мировых забот — голод в Африке, угроза глобального потепления. А тут еще евреи со своими проблемами. И потом, как это мы можем требовать? Мы можем лишь просить и терпеливо ждать."

С Мишиной теорией я был совершенно не согласен, а мою жену, со своими всепрощенщенскими идеями он начал слегка раздражать.

"Вот, очень хорошо" — сказала она — "давайте и расскажите всем что вы думаете. Поделитесь своими мыслями."

"Ну зачем это?" — отнекивался Лева.

"А вы что, боитесь?" — спросила моя жена.

Для 50 летнего мужчины услышать обвинения в трусости от красивой 25 летней женщины было выше любых оскорблений.

"Я, боюсь!" — возмутился Лёва — "Я никого не боюсь! Помню, как в нашем институте выступал зам директора по науке и …"

Моя жена оборвала мемуарные воспоминания Лёвы.

"Вот видите!" — радостно сказала она. Моя жена была в исключительно хорошем настроении. Я то знал, что бывает, когда у моей жены хорошее настроение, а Лёва еще нет.

"Вы там работой рисковали" — подзуживала она — "а тут все свои!"

"Я конечно могу" — нудил Лёва — "хотя я хотел бы подготовиться."

"Ну вот и