Еще один нервный кивок, и я затаилась, когда он немного приподнял меня за бедра и я ощутила, как что-то чертовски горячее и огромное упирается в мой узкий, но мокрый проход. Странно, мне не было страшно рядом с ним. Не было ощущения, что я делаю что-то не так. Все казалось правильным и своевременным. Там, где должно быть и с тем, с кем должно быть. Удивительно, но я даже не напряглась, утопая в его карих глазах. Полных такой щемящей душу нежности, что становилось даже неловко.

— Готова? — хрипло спросил он. И я снова кивнула. И тогда он толкнулся бедрами вперед, насаживая меня на себя. Это было так резко, что я ничего не поняла. Боль пришла постфактум, оставляя после себя лишь странное жжение и ощущение тяжести между ног, как перед женскими днями. А еще я очень четко ощущала, как мое тело жадно сжимает член мужчины в тиски. Обнимая его со всех сторон, сдавливая. Не знаю, насколько это хорошо, но Дмитрий Петрович откинул голову назад и зашипел такие отборные маты, что после такого он просто обязан на мне жениться. Было в этом больше пошлого, чем во всем сексе мира. Прошло около минуты, когда он наконец смог взглянуть на меня. Член внутри шевельнулся. Голос был таким осевшим, будто из преисподних. — Как ты? Сильно больно?

— Мне… — прислушавшись к ощущениям, я поняла, что не испытываю ничего ужасного. Девочки-одногруппницы пугали меня такими страшными историями, что я настроилась уже на кровотечения и адские мучения, после которых неделю с постели не встаешь. Но Дмитрий Петрович сделал все настолько грамотно, под правильным углом, что мне оставалось лишь удивляться. — Мне хорошо! Знаете, предменструальный синдром намного больнее. Да, черт! Даже получить «неуд» по ведущему экзамену намного больнее, чем секс!

— Смешно, малыш, — закатил глаза мужчина, сцепив зубы. Явно обращение на «вы» сыграло в его настроении не последнюю роль, но я ничего не могла с собой поделать. А затем Дмитрий Петрович резко притянул меня к себе, не давая опомниться, затыкая мне рот жадным поцелуем. Диким и рваным, из-за плавных, нерешительных толчков. Он словно боялся, что я лгу. Страшился сделать мне неприятно. — Как ты, малыш? Что ты чувствуешь?

Дмитрий Петрович бережно поднимал мои бедра, а затем опускал. Одна его рука вклинилась между моих ног, дразня клитор. Каждый раз, когда я принимала его всего, он кусал мои губы, засасывал, терзал. Его язык властно скользил внутри, будто помечая «свое». Было в этом что-то грубое, но именно так, как требовалось.

— Тебе нравится? Скажи мне! — громко, рвано и совершенно невнятно отчеканил он. Я промямлила что-то невнятно, и тогда его член задрожал во мне, задевая какие-то особые точки. Такие, от которых башню напрочь снесло. Я запустила свои коготки ему под кожу и застонала в голос его имя. Имя, без фамилии. — Блядь, пчелка… Девочка моя маленькая. Моя!

Он кончил в меня. Благо, в презервативе, а я взорвалась вслед за ним, дойдя до пика благодаря реакции мужчины. Его голосу, словам, взглядам… Тело Дмитрия Петровича задрожало, прогнулось, на губах застыло выражение крайней степени наслаждение. Чем-то напоминало инсульт в исполнении пациента-мазохиста! Взгляд был грязный до неприличия, распутный, дикий. Он ловил мой стон, «выпивая» их своими губами, будто боялся что-то упустить, а я позволила себе распластаться на теле мужчины, быть закутанной в его стальные объятия. Крепкие и надежные.

— Кончила... Кто бы мог подумать, Машунь. В первый раз! Ты просто невероятный человек! Моя девочка… — хмыкнул он, утыкаясь носом в мою шевелюру. Его ладошка с хлопком обрушилась на мою ягодицу, и я всхлипнула неожиданно даже для самой себя. Только сейчас ощутив боль внутри. Будто натерла мозоль. — Черт, прости, пчелка. Прости меня… Сильно больно? Не шевелись, ладно? Я буду теперь более осторожным.

Его губы усыпали мои щеки легкими поцелуями и было в них столько бархатистой ласки, что невольно слезы потекли по щекам. Я не могла позволить себе признаться в тех чувствах, что вспыхнули внутри подобно спичке. Внезапно. Нежданно-негаданно! Они топили меня. Были неуместными.

Видимо, Дмитрий Петрович думал, что я рыдаю от боли и обнимал меня крепче, гладил, нежно целовал, нашептывая всякие милые глупости. Мы были, почти как влюбленная парочка. Ключевое и главное слово – почти.

— Я не пойду в ЗАГС. Не-а! Хоть убейте. — на всякий случай напомнила строго, натягивая джинсы судорожно. От переизбытка эмоций – руки потряхивало. Не верилось, что вот он – тот момент, который я так отчаянно оттягивала. Девственность у Дмитрия Петровича в его карманчике. Все.

Под пристальным взглядом мужчины одеваться, как не в чем ни бывало было просто невозможно. Он-то, в отличие от меня, не стеснялся. Хозяйство свое в трусы прятать не спешил. Возможно, это как-то связанно с его «болезнью», когда постоянно член колом стоит. Нет, ну это просто не может быть нормальным!

— Пожалею тебя, Машунь, — вздохнул он, словно довольный кот. Даже в голосе улыбка четко прослеживалась. А мне ведь даже на него смотреть было стыдно. — Не пойдешь. — я выдохнула, и тогда он добавил: — Сегодня.

— И в любой другой день, — напомнила, прикусывавшая губы. Они ныли, покраснели и опухли. Только бы идиот не понял, что именно между нами происходило. — Никогда. Как там в песне было? «Я лучше съем перед ЗАГСом свой паспорт»!

— Посмотрим, — многозначительно изогнул бровь Дмитрий Петрович и прежде чем я успела как-то возразить, он вытянул руку вперед и сжал мой сосок через толщу ткани. Я бросила на него резкий взгляд и тот многозначительно приподнял бровь. — Если не хочешь, чтобы я так делал постоянно – надевать белье.

— А если хочу? — ляпнула я и тут же покраснела. Черт, к чему? Но сказанного уже не воротишь!

— Тогда ходить так будешь дома. Желательно, в спальне. — строго хмыкнул он, а глаза какие снова чем-то грязным запылали. — Не хочу, чтобы на тебя всякие хмыри пялились, Машунь. Даже если эти хмыри работают на меня. Ты моя. И это все, — он обвел мое тело цепким взглядом с головы до пят, — тоже только мое.

— Ваша… кхем… Кто? — переспросила я с явным раздражением. И тут же замолчала. Потом что скажи он сейчас слово «девушка» - просто упала бы в обморок. Многовероятно – умерла на месте от разрыва сердца. Поэтому поспешно добавила: — И вообще, я не могу быть чей-то. Я – свободный человек. Одиночка.

Дмитрий Петрович бросил на меня умилительный сочувственный взгляд, будто наблюдал за детской глупостью. Я сцепила зубы и сжала кулаки. Вот ведь!

— Ты действительно так думаешь? После всего, да, золотце? — спросил он, похлопав меня по коленке. От простого касания импульсы побежали по телу прямо между ног. Я зашипела от легкого дискомфорта. Дмитрий Петрович наклонился вперед, шепча прямо в лицо. Близко, близко… — Напоминаю: делиться я не люблю. И не собираюсь. Так что не давай мне повода, и все будут довольны.

— Повода для чего? — с интересом переспросила я, с каким-то маниакальным азартом ожидая его новое идиотское условие. Которое, к слову, выполнять не собиралась. Скорее, нарушиться в точности да наоборот.