Я аж отступил. Взглянул на бойфренда. Он нахмурился. Я осознал наконец-то, что никакой он не бойфренд. С Пасхой тебя!

Мы провели два дня в гостинице, смеясь, болтая, влюбляясь. Начиная влюбляться. Если б только это не кончалось, говорили мы, но, разумеется, оно должно было закончиться. Мне надо было возвращаться в Токио, чтобы успеть на самолет, улетавший домой, а Сара была полна решимости двигаться дальше, чтобы увидеть всю Японию до конца. Планов, чтобы вновь увидеться друг с другом, мы не делали. Она была как свободный дух и в планы не верила. «До свидания», — сказала она. «Хадзимэмаситэ», — сказал я. Счастлив был увидеть тебя.

За несколько часов до посадки в самолет я остановился у офиса «Америкен экспресс». Я знал, что она тоже заглянет сюда в какой-то момент, чтобы получить денежный перевод от тех, кто заправлял компанией по выпуску батончиков. Я оставил для нее записку: «Тебе придется пролететь над Портлендом, возвращаясь на Восточное побережье… Почему бы не сделать остановку и не зайти в гости?»

В первый же вечер дома, за ужином, я поведал домашним хорошую новость. Я встретил девушку. Затем я поделился с ними другой хорошей новостью. Я спас свою компанию. Я обернулся и пристально посмотрел на своих сестер-близняшек. Они проводили по полдня, сидя у телефона, готовые броситься к нему при первом же звонке. «Ее зовут Сара, — сказал я. — Так что, если она позвонит, пожалуйста… будьте деликатными».

Несколько недель спустя я пришел домой, набегавшись по делам, и, войдя, увидел ее сидящей в гостиной с моей мамой и сестрами. «Сюрприз», — сказала она. Она получила мою записку и решила принять мое предложение. Она позвонила из аэропорта, моя сестра Джоан взяла трубку и показала, для чего существуют сестры. Она быстро сгоняла в аэропорт и привезла Сару.

Я рассмеялся. Мы неловко обнялись на глазах у наблюдавших за нами мамы и сестер. «Давай прогуляемся», — предложил я. Я принес ей куртку из той части дома, которая была раньше для прислуги, и мы прошли под моросившим дождем в соседний парк. Она увидела гору Худ, возвышавшуюся вдали, и согласилась, что она удивительно похожа на Фуджи, что вызвало у нас прилив воспоминаний.

Я спросил у нее, где она остановилась. «Дурачок», — ответила она. Она во второй раз пригласила себя в мое личное пространство.

Две недели она жила в гостевой комнате на половине моих родителей просто как член семьи, которым, как начинал думать я сам, она однажды может стать. Не веря собственным глазам, я наблюдал, как она очаровывала семейство Найтов. Моих сестер, всегда занимавших оборонительную позицию, мою стеснительную мать, моего отца-самодержца. Им всем было далеко до нее. Особенно моему отцу. Когда она пожала ему руку, то растопила что-то бывшее у него внутри как глыба льда. Возможно, это было присуще тем, кто производил шоколадные батончики, и их друзьям-магнатам — она обладала такой самоуверенностью, с которой сталкиваешься всего раз или два за всю свою жизнь.

Вне сомнений, она была единственным человеком из всех, кого я знал, который мог, как бы между прочим, упомянуть в одном и тот же разговоре Бейб Палей и Германа Гессе. Она собиралась написать о нем книгу в один прекрасный день. «Это как Гессе говорит, — однажды вечером за ужином промурлыкала она, — счастье — это как, а не что». Семейство Найтов жевало тушеное мясо и отхлебывало молоко. «Очень интересно», — сказал мой отец.

Я сводил Сару во всемирную штаб-квартиру компании «Блю Риббон», в подвальное помещение, и ознакомил ее с тем, как она функционирует. Подарил ей пару кроссовок Limber Up. Она надевала их, когда мы выезжали на морской берег. Мы ходили в пеший поход, поднимаясь на гору Хамбуг, ловили крабов вдоль иссеченной расщелинами береговой линии и собирали чернику в лесу. Стоя под восьмидесятифутовой елью, мы сливались в черничном поцелуе. Когда ей пришло время возвращаться в Мэриленд, я почувствовал себя опустошенным. Я писал ей через день. Мои первые любовные письма. Дорогая Сара, я вспоминаю, как я сидел с тобой у врат Тории… Она всегда немедленно отвечала. Всегда выражала свою неумирающую любовь.

В то Рождество, в 1964 году, она вернулась. На этот раз в аэропорту ее встречал я. По дороге к нам домой она рассказала мне, что перед тем, как сесть в самолет, у нее был страшный скандал. Родители запретили ей возвращаться. Они не одобряли ее выбор — меня. «Мой отец вопил», — сказала она.

«О чем он вопил?» — спросил я.

Подражая отцовскому голосу, она произнесла: «Не можешь ты встретить на горе Фудзи парня, из которого получится что-то путное». Я поморщился. Я знал, что в мой огород полетят два камня, но не думал, что одним из них будет восхождение на гору Фудзи. А что плохого в том, чтобы забраться на Фудзи? «Как тебе удалось уйти?» — спросил я.

«Брат помог мне выскользнуть из дома рано утром и отвез в аэропорт». Я ломал голову, думая, действительно ли она любит меня или же я для нее был лишь шансом для того, чтобы бунтовать.

Все дни, пока я работал, занимаясь товаром «Блю Риббон», Сара проводила время с моей мамой. Вечером мы отправлялись в центр города поужинать и выпить. В выходные катались на лыжах с горы Худ. Когда Саре пришло время возвращаться домой, я вновь ощутил себя опустошенным.

Дорогая Сара, я скучаю по тебе. Я люблю тебя.

Она сразу же отвечала мне письмом. Она тоже скучала. Тоже любила меня. Затем, с началом зимних дождей, в ее письмах ощутилось некоторое похолодание. Они стали менее экспансивными. Или же мне так казалось. Возможно, это просто в моем воображении, говорил я себе. Но мне надо было знать точно. Я позвонил ей.

Нет, это не было моим воображением. Она сказала, что она много думала и что она не уверена, что мы подходим друг другу. Она не была уверена, что я для нее достаточно утонченный. «Утонченный» — именно это слово она употребила. До того как я смог возразить, до того как я мог бы вступить в переговоры, она повесила трубку.

Я взял лист бумаги и напечатал ей длинное письмо, умоляя передумать.

Она сразу же ответила. Никакой сделки.

Из компании «Оницука» прибыла новая партия обуви. Я едва мог заставить себя реагировать. Целые недели я провел будто в тумане. Я прятался в подвале. Прятался в той половине дома, где раньше обитали слуги. Валялся на кровати и глазел на свои голубые ленты.

Хотя я и не говорил им, в семье знали. О подробностях они не спрашивали. Они в них не нуждались или не хотели их.

За исключением моей сестры Джин. Когда однажды я куда-то уехал, она прошла в ту часть дома, где была моя комната, залезла в мой стол и нашла там письма Сары. Потом, когда я вернулся домой и спустился в подвал, Джин пришла и нашла меня там. Она присела на пол рядом со мной и сказала, что прочитала письма, все, тщательно, вплоть до последнего — с отказом. Я отвернулся. «Тебе будет лучше без нее», — сказала Джин.

Мои глаза наполнились слезами. Я кивнул в знак благодарности. Не зная, что сказать, я спросил Джин, не хочет ли она поработать на «Блю Риббон» неполный рабочий день. Я сильно отставал, и помощь мне не помешала бы. «Поскольку ты так интересуешься письмами, — сказал я хрипло, — может, тебе придется по вкусу секретарская работа. За полтора доллара в час?»