Рядом с ним я ничего не вижу. Это плохо

Еще как меня раздражает

Он мне совсем не брат

Вываливает на меня все свои эмоции

С ним легко

Любит меня и постоянно об этом твердит. Совсем достал

Сильный, красивый. Смотрит на меня так, что я краснею

Все время вспоминаю, как мы целовались

Рядом со мной. Сейчас, всегда

Это более или менее полный список. Когда не спится, такие списки сами собой в мозгу вертятся. Кладу блокнот, поворачиваюсь на бок и нахожу на полу точку, чтоб уставиться в нее и думать.

Дилан тоже повернулся на бок. Только лицом в другую сторону. Он все время во сне елозит, и одеяло у него в ногах совсем сбилось. Не то что Клык. Клык спит — всю ночь ни разу не шелохнется. Может, добавить в мой список про сон? Нет, не стоит. Это не важно.

Дилан опять шевелится. Раскинул в стороны руки. Ему, наверное, неудобно… Может, ему холодно?

— Эй, ты не замерз? — шепчу я, свесившись с кровати.

Он молчит. Смотрю, как он спит. Слышу, как дышит, ровно и глубоко. Футболка на животе задралась, и видно, как мышцы поднимаются в такт дыханию. Стараюсь подстроить под него и свое дыхание. Куда там! Самой противно слушать мои судорожные вдохи-выдохи.

Не понимаю, какой черт меня дернул, но я вдруг, завернувшись в одеяло, спрыгиваю с постели. Наверно, мне его жалко. Вот именно, жалко. Чего он там на полу валяется и мерзнет? Любой нормальный человек пожалеет.

Пол под ногами — просто ледяной. Прошлепала пару шагов к Дилану и осторожно пристраиваюсь у него под боком. Он зашевелился, закашлялся. Я замерла. Подождала две минуты, убедилась, что он спит, и снова прижалась к нему потеснее, закрыв нас обоих своим одеялом. Чувствую его тепло, его дыхание, и волосы у меня на шее тихонько шевелятся.

Мы сложились, как кусочки пазла. Как нам это и предназначено. Что за устройство с половинками…

Поди разберись…

Но знаете что? Думаю, все мои страхи, страсти и страдания по поводу любых половинок надо сейчас задвинуть подальше. Не лучше ли попросту порадоваться, что сейчас мне тепло и спокойно? Прямо с ума сойти, как тепло.

И с этой мыслью я закрываю глаза и медленно-медленно погружаюсь в сон. Не помню, когда я в последний раз спала так сладко.

Я совсем не уверена, что когда-нибудь хочу проснуться.

Как и следовало ожидать, на следующий день в школе разразился сущий кошмар.

Но на сей раз не связанный со мной. В кои веки раз у меня все нормально. А вот Надж досталось. Ее насмерть затравил Слоан — перед всеми девицами над ней потешался. Не прошло и минуты, как и Фейсбук,[4]и Твиттер захлебывались от новой сплетни.

Восемь часов спустя я колочу в ее дверь кулаками. Едва мы пришли из школы, Надж заперлась у себя в комнате и даже обедать не вышла. Я ее понимаю, мне бы тоже никого видеть не хотелось.

Надо было вчера сразу накостылять этому кретину, чтобы неповадно было слухи про нас распускать.

— Надж! Открой! Давай воздушную кукурузу сделаем.

— Уходи, — раздается из-за двери ее слабый голос. — Не хочу на эту тему ни с кем разговаривать.

— А мы и не будем разговаривать. Обещаю. Я просто хочу на тебя посмотреть. Как ты там? Я тебя очень-очень прошу. Я тебе какао сделаю.

После минутного молчания слышу шарканье ног по комнате. Дверь открывается.

Лицо у нее опухло от слез. Она целый день в школе сдерживалась, а дома теперь весь вечер рыдает. Глаза красные, по щекам реки туши размазаны.

Ума не приложу, что с ней делать. Кукурузу и какао я уже предлагала. На большее фантазии у меня не хватает.

— В школе с каждой минутой все хуже и хуже становилось, — стонет Надж. — Утром все началось с дурацкой сплетни. А к концу дня я в какую-то парию превратилась. Они теперь говорят, что мне только в цирке выступать. Или в зоопарке меня показывать!

— Не обращай внимания, — бормочу я и обнимаю ее. — Я понимаю, противно, когда все нас, мягко говоря, за уродов держат. Но они же круглые дураки. У них одни сплошные предрассудки. А своего ума нет. Мы все это уже сто раз слышали. — Кладу ее голову себе на плечо. Надо было бы сначала полотенце подстелить. Но ничего, потом просохну. — Жалко, конечно, что Слоан таким кретином оказался, — утешаю я ее. — Зачем он тебе сдался! Ты себе лучше найдешь. Того, кто тебя с крыльями любить будет, такую, какая ты есть.

В глазах у нее такая тоска, что мне даже не описать.

— Да-а-а… Тебе легко говорить. Тебя сразу двое любят. — Она смотрит на меня вопросительно, а мне и сказать ей в ответ нечего. — А меня никто не любит. Никто.

Я почему-то чувствую себя ужасно виноватой.

— Это неправда. Мы тебя любим, вся стая. — Только сказала, как сама поняла, какую я чушь сморозила. Какая бы стая расчудесная ни была, какое тут может быть сравнение! Когда на тебя парень дышать боится, ходит за тобой по пятам, глаз с тебя не сводит — это… совсем другое дело.

Быстро стараюсь прогнать мурашки, вдруг побежавшие по спине при мысли о проведенной рядом с Диланом ночи.

— Послушай, мы отсюда скоро свалим, и ты этих кретинов больше ни разу в жизни не увидишь. До тех пор пока мы не станем богатыми и знаменитыми и они не прибегут к тебе просить у тебя автографы. А ты им жирную фигу покажешь. Тогда и посмотрим, кто над кем посмеется. — Я улыбаюсь и снова притягиваю ее к себе.

Но Надж моя идея явно не позабавила.

— Да когда ты наконец поймешь, что я никуда не хочу отсюда «сваливать». И «фигу им жирную» тоже не хочу показывать. — Она в воздухе рисует кавычки и сердито кричит: — Когда ж ты это поймешь наконец! Я только хочу… Хочу… — Голос у нее дрожит, и она снова захлебывается слезами. — Я только хочу им нравиться. — И, отвернувшись к стенке, она безутешно рыдает.

Опять. Что за черт!

— Солнышко мое. — Я сама понимаю, что сказать мне ей нечего. Я-то никогда никому не старалась нравиться. — Перестань, успокойся, все образуется. Сядь, посидим тихонько. — Я пытаюсь ее обнять и тут замечаю, что вся ее кровать усеяна обрезками смятой бумаги. Добрая половина ее глянцевых журналов для подростков искромсана, а рядом лежат раскрытые ножницы.

— Надж, это что?

Она хлюпнула носом и показала на стопку вырезанных фигурок:

— Это для моего альбома.

Беру несколько и рассматриваю — сплошные картинки смазливых моделей, лучезарно улыбающихся в камеру. И каждая в каком-то блестящем наряде и меховых сапогах. Фу! Перебрала всю стопку — модель за моделью, — и все-все одинаковые. Как она их только различает?