— Стойте здеся, молодчики, да не шевелитесь, если не хотите, чтобы из вас кишки вместе с вашим дерьмом выпустили! Сейчас атаману о вас доложат, а уж он решит, что с вами делать. То ли вас в выгребной яме утопить, то ли шкуру с вас на барабаны содрать.

— Ты поговори мне еще! — дернулся к странной старухе Мухин, и тотчас получил удар в переносицу, от которого зашатался и замер, ухватившись рукой за частокол, причем сразу две собаки кинулись к нему и заклацали зубами, стремясь отгрызть пальцы. Он едва успел отдернуть руку.

Сопровождаемые сей старухой, они прошли к дому. Она обвела их вокруг дома, указала девять каменных ступенек, ведущих в полуподвал. Глындя с Мухиным застыли в нерешительности, но старуха наставила на них пистоль. Спустились по ступеням, открыли дверцу, вроде чуланной, Мухин отшатнулся, увидев, что навстречу ему летит окровавленная человеческая голова. Она все же стукнула его в плечо и полетела обратно.

Где-то в глубине мрачноватого полуподвала послышался смех, похожий на детский. Навстречу разбойникам прилетело сразу две отрубленные человеческие головы. Они стукнулись о пришельцев и отлетели. Но Мухин успел заметить порезанные щеки и носы этих несчастных. Пообвыкнув в темноте, Мухин и Глындя увидели, что человеческие головы привязаны волосами к веревкам. Другие концы этих веревок были прикреплены к крючьям на потолке. Два подростка, мальчик и девочка, развлекались тем, что оттаскивали головы к противоположной стене, а затем резко отпускали их, они и летели в направлении двери, а затем — обратно.

Девочка сказала:

— Хороши качельки! Ай, не понравилось? Если вы тяте много денежек не дадите, он вам тоже головы отрубит и даст нам играть.

Старший мальчик сказал:

— Может, я сам вам дурные башки и срублю. Тятька мне за такое дело всегда ефимок дает. Да нечасто это случается, вот беда-то!

В этот момент в полуподвал через открывшийся вдруг проем в стене вошла дородная чернобровая женщина. Её лицо и её фигура излучали здоровье и добродушие. Погладила ребятишек по головам, сунула по прянику. Потом сказала Мухину и Глынде:

— Просим покорно, наступив на горло! — и показала белые мелкие зубы.

Глындя поспешно снял картуз, начал кланяться:

— Я чаю, се атамановы чады? Вроде как лицом смахивают на него?

— Наши! — еще раз улыбнулась женщина. — И уж такие озорники. Им хоть говори, хоть нет, все в подвал этот лезут. Ну, проходите, атаман ждет вас в соседней палате!

Они прошли в другую полуподвальную комнату, а там топился громадный камин и висел на дыбе могучий мужик, в бархатном камзоле, руки его были вывернуты, он хрипел и ругался. Возле дыбы стоял с кнутом сам Бир. Еще Мухин и Глындя увидели массивную дубовую скамью возле стены. К той скамье веревками были прикручены девица и мальчик, весьма похожие на мужчину, который теперь был под пыткой.

Рядом с Биром стояли две странные старухи. Они были в балахонах, напоминавших платья, в смазных сапогах, рамена[20]их были не по-женски широки, лица грубы, а голоса — тонки и противно писклявы.

Бир отер пот со лба и сказал Мухину и Глынде:

— Вы как раз вовремя подоспели! Мы с Кондратием Селиверстовым и Петрой Демьяновым уже умаялись сего рыжего злодея пытать. Верно бают, что рыжий человек обязательно — бесстыжий! Так оно и есть. То — купец. И богат, шельма, несметно. В трактире на Яузе подслушали наши послухи его разговоры. Похвалялся он перед своими знакомыми богатеями тем, что золото и камни дорогие со шкатулкой в своем доме так запрятал, что хоть весь дом разломают, а шкатулку ту сроду не найдут.

Что же нам, бедным, делать? Вот лупим его и кнутами, и палками. Устали так, что уже все члены ломит, а у него никакого милосердия к нам нет, не сознается. Можно было бы прут накалить да прижечь его как следует. Так ведь у меня-то сердце доброе. Я ведь всегда по-хорошему хочу все дела улаживать, сами знаете! Нет, не буду я его жечь! Да у меня и баба суровости не любит. Ну-ка, Глындя да Муха, вы со свежей силой теперь пришли, подержите-ка куманька за задницу и за ноги, а Кондратий с Петрой его окрестят по-своему, в свою веру скопческую обретут.

Глындя и Мухин подошли к дыбе, ухватились за мужика, не понимая еще, как его держать надо и что с ним теперь делать будут.

Похожий на громадную старуху, Кондратий вытащил из-за голенища сверкающий кривой нож, изогнутый так, что даже был похож отчасти на серп, и затянул визгливым дискантом нечто вроде молитвы:

Шатыр-матор

Губернатор!

Шапка плисовая,

Пыська — пысовая,

Посередке кисть,

По болталке — хвысть!

Не трясись меж ног,

Того хочет бог!

Только шерсти клок,

Сшибли черту рог!

Кондратий ухватил мозолистой шершавой дланью купца за мошонку и член и быстрым круговым движением отсек эти предметы мужского достоинства, а Петра тотчас провел по этому месту раскаленной в камине ложкой, у которой была длинная костяная ручка. Кровь на месте раны в момент подернулась коркой ожога. Мужик нутряно зарычал.

Кондратий Иванович продолжал петь с подвыванием:

Древний змий,

Древний змий,

Не склоним

Пред змием вый,

И рык, и брык,

И мык, да и тык.

Змия древнего нет,

Только Боженькин свет!

Чистота, лепота,

Нет у черта хвоста!

Плевался и рычал мужик. Привязанные к скамье девушка и мальчуган зашлись в крике. Бир окатил мужика на дыбе ведром холодной воды и спросил:

— Ну? Теперь-то скажешь, где клад лежит?

Мужик хрипел, ему было не до разговоров, но было видно, что он отрицательно мотает головой.

— Ах ты сволочь! — осерчал Бир. — Сколько с тобой, дураком, можно возиться? Вот уж рыжий так рыжий! Ну ты, рыжий, знай, что не только сам больше детей не будешь иметь, но совсем у тебя потомства не будет! На тебе все кончится! Понял? Я ведь не зря в своем доме секту скопческую приютил. Дом большой, для хороших людей места хватает. Все их гонят, а люди славные. Они грешников в святых превращают. Вишь у них на груди висят вместо крестов серебряные полтинники? Это от чистоты и доброты. Они всё округлое любят. Кондратий Иванович — наиглавнейший в Москве и во всей России скопец! Он столько уже людей побелил, поголубил, очистил и к истинному Богу привел! Сейчас он и твоему мальчишке все отчекрыжит, за милую душу. Так что внуков тебе не дождаться!

Мужик сплюнул кровью и прохрипел:

— Небось дождусь! Марья вон родит кого.

Бир изо всех сил хлестнул его кнутом, стараясь попасть по раненому месту. И сказал:

— Брось свое упрямство! Повыдрючивался и хватит! Рассказывай, где клад лежит. Ты, что же думаешь, что Кондратий одних мужиков скопит? Он и баб убеляет за милую душу! Скажи, Кондратий!