На следующий день Ира назвала Петрова Сашей. Три раза подряд. Она согласилась на его картошку с курицей, сказала, что вкус прикольный. Вечерами скиталась по универмагам, но с утра оставалась дома, пила чай и ела фрукты, как бабочка. Было видно по походке, она тоже что-то чувствует. Сама себе женщина никогда так не качает бёдрами и не встаёт на цыпочки у зеркала. А как она смотрела дембельский альбом!

Иногда Ира вдруг замолкала и отворачивалась. В эти минуты Петров страдал. Казалось, его бросили. Может даже, Ира полюбила другого в недрах отдела с джинсами. И её колени будут сиять теперь другому. Потом так же неожиданно Ира оттаивала, и счастье возвращалось. По ночам Петров мысленно объяснял жене:

– Понимаешь, детка, так случилось. Никто не виноват.

Он готовился взять Иру за пальцы. Он раскладывал её рубашку на диване и немножко тренировался, тёрся щекой в область предполагаемой души. Петров представлял, как она ответит, даже улыбнётся – «ну наконец-то ты решился, глупыш!»

В день примерно пятый времени сомневаться не осталось. Петров решительно вошёл на кухню, сел перед Ирой на корточки и сказал: «Послушай, Ира»… Она опять забралась на стул с ногами, глаза её блестели, щёки румянились. Кажется, девушка догадывалась о планах Петрова. Он взял её за лодыжку, очень непринуждённо. Она не двинулась. Петров собирался сказать главные слова, но мозг генерировал только мычание. Намычавшись всласть, Петров ткнулся губами куда-то в центр Иры. Зачем-то она подождала три секунды. За это время Петров успел сойти с ума от счастья. Вдруг Ира поднялась как волна и влепила две затрещины, не требующих пояснений. И ушла в гостевую спальню, и там заперлась. Но жене ничего не сказала.

Следующие два дня Петров много работал, в том числе по ночам. В воскресенье женщины потащили его на вокзал, носить чемоданы. Пока они прощались на перроне, Петров занёс багаж в вагон, всё сложил в купе. Хотел украсть трусы на память, но не решился. Выходя, столкнулся с Ирой у титана с кипятком. Это самое узкое место в вагоне. Они улыбнулись друг другу как ни в чём не бывало. Почти разошлись. Вдруг Ира схватила Петрова за уши и поцеловала так, что языком достала до гипоталамуса. Постучала по лбу и сказала: «Думай в следующий раз». И уехала. И всё.

После её отъезда сердце Петрова оказалось разбито. Психотерапевтических возможностей холодильника явно не хватало для лечения невроза. Петров припадал к нему каждые два часа, растолстел, а депрессия не отступала. И тогда Петров решил пойти в гей-клуб. Развеяться. Нигде в мире развлечения не сконцентрированы так плотно. Тут и стендап, и кабаре, показ мод и настоящие бои без правил, с визгом, с царапаньем и удушением колготками – всё в одном помещении. Так думал Петров, выбирая штаны попрочнее.

Для безопасности Петров позвал с собой гетеросексуального друга, которого не жалко было бы бросить в минуту опасности. Звали этого человека Сидоров. Вот пришли они, Петров и Сидоров, заплатили за вход, сели спинами к стене. И ничего. Бармен стойку трёт, в дверях охранник дремлет, музыка, огоньки. Ресторан полупустой, две танцующие пары. В воображении Содом и Гоморра выглядели куда энергичней. Присутствующие геи не выпускали клыки, не распахивали кожистые крылья и вообще не интересовались Петровым и Сидоровым. Шутки про «окружили» и «прикрой спину, Сеня!» казались напрасными надеждами провинциальных холостяков.

Сидоров захотел большего. Немножко выпив для пластичности, он пошёл танцевать. Никакой реакции. Тогда Сидоров выпил чужой коктейль. Кого-то толкнул. В туалете иронически комментировал писающих мальчиков. Ничто не помогало. Геи упорно не хотели насиловать Сидорова. Его вообще никто никогда не хотел. На женщин Сидоров уже не обижался, хоть они не то что не бросались, но даже разбегались от Сидорова иногда. Гей-клуб был местом, где он точно должен был быть интересен. Теоретически. Раздражённый общим равнодушием, Сидоров подошёл к самому тощему пареньку и шлёпнул по попе. И перешёл какую-то опасную черту, видимо. Мгновенно рядом возник охранник, предложил расплатиться и бежать домой. Сидоров отказался. Охранник демонстративно стал разминать суставы.

Кто-то куда-то позвонил. И вот, в дверях появился супер-гей. Огромный, с руками-брёвнами, в кожаной безрукавке. Все стихли. Единственным человеком, не смотревшим в этот момент на Сидорова, был сам Сидоров. Гигант подошёл и пригласил на белый танец почему-то Петрова. Видимо, натуралы все на одно лицо считаются в таких местах. Сидоров срочно что-то стал искать в карманах. Тогда гордый Петров встал и сам пошёл в туалет, где отмывать следы убийства проще, спасибо кафелю на потолке. Охраннику сказал «всё нормально».

За ними закрылась дверь. Сидоров не находил объяснений, почему не слышно глухих ударов. Либо Петров влюбил в себя этого гиганта, либо, второй вариант, вырвался и уплыл по трубам. И теперь только какой-нибудь огромный вантуз сможет его вернуть.

Тут в туалете закричали, все побежали смотреть, как дела. Сидоров всё-таки добился любви, но досталась она Петрову. Великан держал его за штаны. Один гей расстёгивал ремень, второй занёс тяжёлую вешалку-стойку, инструмент прелюдии. Диаметр вешалки и крючки могли даровать неземное наслаждение, например, самке синего кита. Но Петров был узкозадым сантехником и требовал учитывать этот нюанс. Ещё он кричал, что сейчас вырвется и всем хана. Зрители заметили, что до победы ему многое предстояло пережить.

Всех спас охранник. Прибежал, выдернул Петрова из штанов, подхватил, побежал на улицу. Друг поскакал следом. Беглецы прыгнули в машину и увидели в заднее стекло и клыки, и кожистые крылья, и услышали царапанье когтей по бамперу.

Сидоров требовал вызвать взвод автоматчиков для задержания вешалки. Охранник, он же таксист, он же кассир, в ответ рассмеялся. Говорит, такое тут каждый день. Приходят любопытные, пристают к геям, как дети малые. Те в ответ хватаются за вешалку. Когда экскурсанты разбегаются – начинается обычный тихий вечер. Выпивка, танцы, немножко слёз. За ними вообще присматривать не надо. Культурные, милые люди.

Утром Сидоров заехал за брюками. Вынес их на улицу, ревниво всё осмотрел. Никаких разрывов или грязных пятен. Наоборот, в заднем кармане визитка, мужское имя и номер телефона. Волна неясной радости накрыла натурала.

Малолетних хулиганов в кабинет психолога вносят, как холодильники в ремонт. Отец кладёт на стол двадцатку, пихает под зад больного, говорит – «балуется». Или «тарелки не моет, гад». После сервисного обслуживания ребёнок должен быть причёсан, улыбчив и жаден до грязной посуды. Многие просят гарантию, за такие-то деньги.

* * *

Встречаются образованные отцы. Вместо «здрасьте» они говорят «импунитивный» и «сензитивная акцентуация». Их чада валят всё на наследственную психопатию, терзающую род со времён Иоанна Грозного. Для сравнения, просто дети бренность стекла объясняют злым роком и нелепым случаем.