— Похож, очень! — констатировал он и обратился к Севрюкову, — взгляни Гена!

Перов дает фотографию Севрюкову. Тот смотрит на нее, затем на лицо трупа.

— Несомненно, это Плотников! — соглашается с Перовым Севрюков, — только старый очень….

— Сергей Константинович, — сказала Иванникова, — я проведу вскрытие и предоставлю вам заключение.

— Немцы вскрывали, — проговорил Перов, — установили причину смерти от сердечной недостаточности….

— Такую причину можно установить каждому из умерших, — язвительно сказала Ольга, — ведь смерть всегда наступает от остановки сердца. Я более тщательно проведу экспертизу!

Севрюков шмыгает носом и обводит всех взглядом.

— От трупа запаха нет совсем! — констатирует он.

— Я под впечатлением от его вида! — рассеянно сказал Перов, продолжая смотреть на труп, — в моей практике такая чертовщина встречается первый раз!

— Что Вы имеете в виду? — не понял Севрюков.

— Я лично видел на записи из Домодедово этого Долгого, — задумчиво сказал Перов, — он проходил регистрацию на рейс и был гораздо моложе, лет около сорока…. Возможно ли это? Поневоле поверишь в мистику!

— Будем надеяться, что профессор Липчевский объяснит быстрое старение! — сказал Севрюков.

— Оленька, — обратился Перов к Иванниковой, — не забудь взять пробы тканей в достаточном количестве для Липчевского и пожалуйста, позаботьтесь о доставке ему проб, взятых при эксгумации тела Плотникова и этого — он показал на труп Долгого.

Кандидат медицинских наук Ланге Эрих Хельмутович был приволжским немецем по национальности, родившимся в России. Он работал в должности заведующего онкологическим диспансером давно и считался опытным специалистом в этой области медицины, имел много учеников, одним из которых был Игнатов Александр Васильевич, лечащий врач этого же диспансера.

Игнатов пришел к Ланге по окончании медицинского ВУЗа на первичную последипломную специализацию, интернатуру и сразу же понравился Эриху Хельмутовичу. Так и остался здесь работать в должности лечащего врача до сегодняшнего дня. Он, по словам Ланге, подавал большие надежды, но не стремился к карьере, и все его успехи были направлены на одно — зарабатывание денег.

Его статус рядового лечащего врача вовсе не считался таковым, всем было известно, что это любимчик Ланге. Главный врач советовался только с ним и доверял ему безгранично. Именно с Игнатовым Ланге долгое время «искал» эффективный метод лечения онкологии, в диспансере имелась лаборатория с современной аппаратурой для исследований, которыми Ланге и Игнатов усиленно занимались одно время. Поговаривали, что они нашли способ эффективного лечения рака, но пациенты Игнатова продолжали умирать и эту «утку» вскоре забыли.

Сегодня Ланге проводил общий обход совместно с Игнатовым. Несмотря на то, что за каждым лечащим врачом было закреплено определенное количество палат, Игнатов присутствовал на обходах от начала до конца. Остальные доктора в первое время возражали такому участию «любимчика Ланге», но вскоре смирились и прекратили возмущаться, тем более, что Игнатов всегда давал своевременные советы по лечению тяжело больных.

Следуя от палаты к палате, Ланге и Игнатов обменивались мнениями, а когда подошли к одиночной палате-изолятору № 14, остановились.

— Александр Васильевич, больной Хакаров еще жив? — спросил Ланге.

— Да, Эрих Хельмутович, — отвечал Игнатов, — можете взглянуть на него.

Врачи и медсестры вошли в палату, где на единственной кровати лежал больной с серо-землистым цветом лиц.

— Он сейчас под действием диаморфина? — коротко спросил Ланге.

— Да, конечно, — отвечал Игнатов, — у него четвертая стадия метастазирования!

— Сделайте ему биопсию, как Плотникову, — рекомендовал Ланге, — но в гораздо большем объеме и перед самой смертью! Сколько он еще протянет?

— Ему недолго осталось, — констатировал Игнатов, — очень высокая степень гипоксии с выделением стимулирующих белков….

— У меня есть к Вам разговор, имеется, Александр Васильевич! — тихо промолвил Ланге.

Игнатов с пониманием посмотрел на Ланге и кивнул головой.

— Я понял, Эрих Хельмутович, — сказал он, — я зайду к Вам после обхода.

…В аэропорте Даллеса в Вашингтоне приземлился «Боинг» рейса 414 Москва-Мюнхен — Вашингтон. На табло высветилось: «Flight number 414 Moscow-Washington» и диктор аэровокзала объявил об этом по громкоговорящей связи. Помощник профессора Джонсона Тони подошел к зоне послеполетного досмотра пассажиров, стал у стены вблизи энтроскопа, развернул плакат с надписью: «Кирсанов Максим Иванович».

Именно Тони познакомил Ланге и Игнатова с профессором Джонсоном в ноябре 2010 года, когда те прибыли в США на Международную научно-практическую конференцию по онкологии. Тони, хорошо знающий русский язык, быстро нашел с ними контакт, вспоминая Москву, где когда-то работал с МИД РФ и был лично знаком с Андреем Козыревым, в то время работающим министром. Хотя профессор Джонсон не был онкологом и не присутствовал на этой конференции, Тони уговорил Ланге посетить загородный дом Джонсона. Именно там у них начались деловые отношения.

Мимо Тони проходили пассажиры прибывшего 414-го рейса, и он внимательно смотрел на каждого из них. Наконец, к нему подошел мужчина лет сорока возрастом и видом «точно раша». Русского, впервые прибывшего в США можно узнать, не заглядывая в его паспорт. Американцы видят наших по особым признакам, среди которых основным является широко раскрытые глаза и «вращающаяся» вокруг своей оси голова.

— Вы, Максим Кирсанов? — спросил Тони.

— Да! А Вы меня встречаете? — в ответ спросил Кирсанов.

— Конечно, мистер Кирсанов! — обрадовано сказал Тони, — моя машина ждет Вас!

Тони свернул и выбросил плакат в урну и, взяв за руку гостя, повел к выходу в город. У автоматических дверей стояла машина «Шевроле» и это было редкостью, которая невольно бросалась в глаза. Полиция нещадно штрафовала всех, кто оставит здесь машину. Тони вывел Кирсанова из терминала и, открыв дверь «Шевроле», пригласил его сесть. Сел за руль и резко тронулся.

Выехав с территории аэропорта, «Шевроле» двигался по улицам Вашингтона. Кирсанова на удивление не интересовал вид из окна автомобиля, и он с безразличием посматривал вперед. Вашингтон сначала немного разочаровывает любого, кто впервые попадает в этот город. Поначалу он кажется провинциальным и тихим, но потом становится понятно, что эта тишина придает ему свое уникальное обаяние. Отсутствие небоскребов, нет всеамериканской футуристичности большого города, зато есть совершенно необыкновенные музеи, кстати, практически все бесплатные, парки, в которых люди совершенно спокойно отдыхают и загорают прямо в центре мегаполиса.

Есть Джорджтаун, маленький кусочек Европы в столице США, с пристанью для частных яхт. И одновременно ощущается, что тут, в этом спокойном на вид городе, принимаются важнейшие политические решения, от которых зависит дальнейшая жизнь страны и может быть мира. Вашингтонцы очень приветливые люди. Если в Нью-Йорке все куда-то бегут и им некогда обратить внимание на бедного заплутавшего туриста, то в Вашингтоне к вам могут подойти и предложить свою помощь, если видели, что вы испытываете трудности с поиском нужной улицы. И все это с улыбкой, приветливо.

— Куда мы едем? — спросил Кирсанов.