Почти не дыша, и не имея возможности приподняться даже на миллиметр, беспомощно зарычала, мечтая вырваться на свободу.

Перед моими глазами появились ботинки. Чёрные, с аккуратно завязанными шнурками. Взгляд прошёлся выше, пока, наконец, не остановился на лице Филиппа.

Папин коллега!

Дядя Филипп, я знаю его с детства. Я попыталась что- то сказать, но вместо речи лишь вырывались прерывистые звуки. Филлип навёл на меня какой-то аппарат, секунда и мои глаза ослепила яркая вспышка света, заставляя дернуться и замотать головой, насколько это было возможно в моем положении.

Апостол поднёс аппарат выше к глазам, и широко распахнув их, метнулся взглядом обратно на меня. Электронный голос из аппарата громко оповестил:

— Идентификация! Объект — Люция Феррата.

Сглотнув, мужчина потрясено опустил руку вниз, пальцы его задрожали и он выбросил прямо на землю индетификатор. Схватившись за голову, он горестно застонал,

— Прости, Люция! Прости нас всех.

Подняв голову, мужчина смежил веки и из его глаз пролились скупые слёзы, я как зачарованная смотрела, как они текут по мужской заветренной щеке. Вдруг апостол резко наклонился и установил какой-то датчик на сетку, окутывающую меня с ног до головы.

Выпрямившись, так прямо, словно проглотил палку, апостол громко произнёс:

— Люция Феррата, ты изгоняешься из Эдема по своей родовой принадлежности. Отныне и на всегда тебе закрыта дорога в Эдем. — мужчина сглотнул, будто что- то мешало ему говорить. — Немедленная депортация не подлежит обжалованию.

После этих слов я потеряла сознание, уносясь в тёмную непроглядную черноту, которая встретила меня, нежно подхватив в свои объятия.

....

— Мама!

Я села в постели, с дико колотящимся сердцем. Паническая атака захватила весь мой организм.

Ужасно дикий, страшный сон, не дай бог такой увидеть кому-то. Я тут же настороженно оглянулась по сторонам.

Большая комната, велюровые стены бордового цвета, мебель из черного дерева дорогих пород.

Где я?!

Я что, в театре?!

С удивлением посмотрела на зелёные тяжелые шторы в стиле рококо. Что за странный интерьер шестнадцатого века? Может я была в музее и…

Соскочив с огромной постели заправленной шелковым бельём нежно персикового цвета, удивлено посмотрела на свой наряд: длинная, почти до самых пят сорочка, с нежными рюшами по краю.

Прежде, чем я успела сделать хоть шаг, в дверь постучались и она распахнулась.

В помещение вошёл симпатичный мужчина. Тёмные курчавые волосы, чёрные глаза и полные яркие губы. Я смущённо замерла, глядя на незнакомца. Тот, будто мы давно знакомы, поклонился в приветствии.

— Кто вы? — несмело спросила я.

Выпрямившись, мужчина гордо поднял подбородок.

— Иуда Фаддей! — слегка помедлив, он добавил, растягивая губы в искренней радостной улыбке: — Добро пожаловать домой, ваше величество!

Дочь Люцифера

Виллему Лайм

О дочь Люцифера, что с Вашим лицом?

Печали вуаль закрывает Ваш взгляд.

Ваш медленный страх на мраморно-злом

Портрете, что вечно Вас тянет назад.

Вы в зеркало смотрите, словно в стекло,

Что крышкой накрыло зловещий портрет.

Не Ваш там отец, это Ваше лицо.

Браслеты на Вас и атласный корсет.

Глаза, как у кошки горят в темноте,

На бледной ладони рыдает свеча.

Невинно прекрасны в своей слепоте,

О дочь Люцифера, сестра палача.

Над правым плечом возвышается крест,

Над левым - антихриста греет звезда.

А в зале толпа, свободных мест нет,

Блестит на щеке Вашей кровью слеза,

Что капает в чашу, водицу-янтарь.

И там превращается в огненный лед.

Берут с двух сторон Вас, ведут на алтарь.

Там вечный туман, холод  и гнет.

Крупицу слезы и невинности грамм.

Стальные клинки врезаются в плоть.

Вальсируют тени вокруг пентаграмм –

Вот так зарождается новая роль.

Там тысячи масок скрывают врагов,

Их лица, как смерти несущая ночь.

Дорога ведет их в страну дураков,

Где царствовать будет Дьявола дочь.

Для этого в цепи Вас, солью в глаза.

Портрет Ваш без спросу разбили о камни.

Им мало земли, им нужны небеса.

Но нет у них силы свободы и власти.

О дочь Люцифера, из Вас королеву

Соткут и посадят на трон.

Для них Вы напишете новую веру,

И новый по праву закон.

Там будете Вы восседать, как царица,

Среди подколодных червей.

Не ваша свобода, но, право – темница

В руках Ваших лже-друзей.

О дочь Люцифера, покамест есть силы,

Возьмите и склейте стекло.

Вглядитесь в портрет над остывшей могилой –

По Вам плачет Ваше лицо.

Я усмехнулась и посмотрела по сторонам помпезного помещения. Обводя напряженным взглядом стены, на которых красовались свечи и картины известных художников.

— Ладно! Где здесь камеры? – задала вопрос спустя пару секунд  симпатичному мужчине, у которого от удивления вытянулось лицо.

— Камеры? - переспросил он, приподнимая густую тёмную бровь. С этими кудрями мужчина, был, очень похож… я мысленно щелкнула пальцами, точно, на цыгана! Да и одет он был небрежно, этакий разбойник с « большой дороги»

Золотая  серьга в ухе завершала его дерзкий образ.

Кивнула и бросилась к одной из картин на стене. Зацепив пальцем позолоченную раму, попыталась приподнять ее, прикасаясь к бархатистой поверхности обоев.

— Здесь, хотя нет! Должно быть на люстре. - разочаровано опустила  раму на место.

Одновременно  с брюнетом задрали головы вверх. Около минуты мы разглядывали огромную с затейливыми коваными завитками люстру, прежде чем мужчина произнёс:

— Я не понимаю вас, госпожа! Какие камеры, о чем вы? – он озадачено нахмурился - должно быть вы ещё полностью не восстановились…

— Это же какое -то шоу? – настойчиво повторила вопрос, но видя непробиваемое выражение лица незнакомца, начала испытывать нарастающее беспокойство.