нас, так что я не могу рассказывать то, что тебе знать не обязательно.

Я не показала ей свою боль.

– Как пожелаешь. Локлан, вероятно, лучше всех помнит дорогу, поскольку ехал первым. Однако у Эси прекрасная память, а Шения из-за острого ночного зрения готовилась стать ученицей нашего следопыта.

Йисс прищурилась, но ничего не сказала, и не в первый раз я подумала, что мы можем быть на одной стороне. Она всегда яростно поддерживала Гидеона, но не любила ни Лео, ни его религию. Конечно, она видела, какое влияние приобрел этот священник. Я жестко подавила вспыхнувшее было желание схватить ее за рубаху и прошептать, что меня заставили это сделать против воли – в памяти еще слишком свежи были угрозы Лео.

Йисс зашагала туда, где три моих Клинка неловко жались друг к другу в ожидании своей участи. Ее рука легла на плечо Локлана, а значит, именно он поведет отряд через болото. Мое разбитое вдребезги сердце разбилось снова от его взгляда, брошенного в мою сторону. В нем не было ни отвращения, как у всех остальных, ни даже гнева, недоверия или страха, только надежда. Будь он проклят, Локлан еще верил в меня и считал своим капитаном, и эта преданность оказалась больнее любого презрения, потому что я не могла показать, что высоко ценю ее.

Я смотрела на него как можно равнодушнее, пока он не отвернулся. Нельзя было не заметить мелькнувшее на его лице разочарование.

Не в силах ничего сделать, я вскоре сбежала обратно в свою комнату и принялась мерить ее шагами, пытаясь избавиться от отчаяния. В чем бы ни убедили этих Клинков, я-то видела лагерь дезертиров. Они не предатели, не замышляют напасть на нас или разрушить все, что построил Гидеон. Они всего лишь хотят домой. Я знала, что не должна сомневаться в намерениях людей под командованием Йисс и даже в самой Йисс, но слишком хорошо помнила тот покой, что дал мне Лео. Я считала себя слабой из-за того, что поддалась чарам доминуса Виллиуса. Но если против них не устоял Гидеон, то кто из нас смог бы?

От горячего панического дыхания лицо под маской вспотело, и я развязала завязки, радуясь, что никто этого не увидит.

– Дишива? – На пороге настороженно стояла Лашак. – Или мне следует называть тебя Защитницей Единственного истинного Бога?

– Нет! – не успев подумать, ответила я. – То есть да. Это мое звание, и я с гордостью…

Но она закрыла дверь, подошла ближе и схватила мою почти развязанную маску. Ткань спала с лица, и я встретилась взглядом с Лашак без защиты маски. Чувствуя себя голой и уязвимой, я осознала глубину собственного страха.

– Ну, слава богам, – прошептала Лашак, бросила маску и, взяв мое лицо в ладони. – Я уже начала бояться, что правда тебя потеряла. С чего вдруг ты подыгрываешь этому маленькому куску дерьма, Ди?

– Он перебьет всех моих Клинков и лошадей, если откажусь. Приходится притворяться, чтобы защитить Гидеона, тебя и всех остальных. Мне приходится все это делать. Приходится быть такой.

Лашак шагнула назад и оглядела меня с ног до головы, будто надеялась найти надпись «ложь», и, не найдя ее, прижала дрожащую руку к губам.

– Проклятье, ты не шутишь.

– Не шучу.

– А дезертиры?

– Должны быть уничтожены, или мы все умрем. Мы или они, таков выбор.

– Он же несерьезно…

– Серьезно, Лашак, еще как серьезно. – Я схватила ее за плечи. – Не стоит его недооценивать. Он может читать мысли. Может контролировать их. Он вроде той болезни, распространяющейся у нас на родине, только человек.

– Тогда мы убьем его.

– Я уже убила.

Она снова отстранилась и оглядела меня, и прежде чем успела что-то сказать, я продолжила шепотом:

– Я убила его, Лаш, убила. Прямо перед тем, как вас отправили жечь Мейлян. А когда вернулась…

– Их бог правда его воскрешает?

– Да. Нет. Не знаю. Я не знаю, как, но он воскресает, и его не остановить. И теперь ты тоже в опасности. – Я закрыла лицо ладонями. – Мы все в опасности. Ох, Лаш, он узнает, что я рассказала тебе, и всех убьет. Даже наших лошадей. Мы в таком дерьме. Лучше бы ты не приходила. – Я быстро дышала, слишком быстро, и комната начала кружиться. – Теперь мы все покойники. Что нам делать?

В груди поднималась боль, я не чувствовала ног и только судорожно дышала.

– Ну-ка, успокойся, Дишива. Все хорошо, мы ему не позволим. Давай, дыши глубже и попробуй расслабиться.

Я рухнула на циновки. Перед глазами плыли искры, я дергалась от каждого звука за дверью в полной уверенности, что он уже идет и мы вот-вот умрем. Чувство обреченности было настолько тяжелым, что придавило меня к полу.

– Нет-нет-нет, дыши со мной, Дишива, дыши, – говорила Лашак, опустившись на колени передо мной. – Ты сильная, ты сможешь это пережить. Вдохни и задержи дыхание.

Я попробовала, но воздух вырывался из легких, будто не хотел там оставаться. И я его не винила. Теперь каждый, кто приближался ко мне, подписывал себе смертный приговор.

– Вдохни, – сказала Лашак, растирая мне спину, будто раненой лошади. – Задержи дыхание ровно на секунду и выдыхай, а потом попробуй выдержать две.

– Он идет за нами, Лашак, он убьет тебя, убьет меня, убьет нас всех и…

Она дала мне пощечину, и от неожиданности я вздрогнула и задержала дыхание. Этого хватило, чтобы ослабить напряжение в груди.

– Мы – Клинки и охотимся, – начала Лашак и остановилась набрать воздуха в конце строки, – чтобы ваши руки были чисты, – снова вдох. – Мы – Клинки и убиваем, – вдох, – чтобы ваши души были легки. – Она одобрительно кивнула, когда я вдохнула вместе с ней: – Мы – Клинки и умираем, чтобы вы жили.

Кивнув, она начала снова, и мало-помалу, сосредоточившись на словах и дыхании, я расслабилась, а паника стихла настолько, что я смогла сесть напротив Лашак в сумрачной неосвещенной комнате. Во дворе занимались своими делами ничего не подозревающие левантийцы.

– А теперь давай договоримся, Дишива, – сказала Лашак прежде, чем я успела открыть рот. – Больше никаких извинений. Никаких самобичеваний за то, что подвергла меня опасности. Не ты это делаешь, а он, ясно? Кроме того, я лучше буду в опасности, чем брошу тебя одну.

От ее слов на глаза навернулись слезы. Я тут же решительно их сморгнула, злясь на то, что от плача слюна всегда густеет во рту, словно финиковая паста.

– Ты моя подруга и значишь для меня больше, чем жизнь, понятно? – продолжила Лашак. – Мы с тобой ужасно умные, так что давай решим, что со всем этим делать? И «ничего» – это не ответ.

– Ты должна предупредить дезертиров, – сказав уже слишком много, я решилась на большее. – У них заклинательница лошадей.

Лашак изумленно уставилась на меня.

– Заклинательница лошадей?

– Да. Изгнанная еще раньше нас, но все же