не для кого-то, а для себя. А с оружием в руках… Если даже придется и погибнуть, просто так жизнь не отдаст.

— Где ты так научился? — спросил Булдыга-Борщевский; голос вроде бы и спокойный, но все-таки нотки восхищения слышались в нем. Уж он-то немало повидал всякого, но такого! Из пулемета, что называется, в самое «яблочко»!

«Где научился! — мысленно усмехнулся Тимофей. — Жизнь научила!..»

Жизнь научила… Первый урок преподала во время мартовского восстания в Николаеве против немцев. Рабочие дружины быстро очистили почти весь город, только в штабе — в Лондонской гостинице, в казармах полуэкипажа да за стенами Адмиралтейства держались оккупанты. Однако сил оказалось мало. Действовавший же вместе с рабочими Черноморский отряд Федько понес большие потери при штурме элеватора и порта.

Немцы на автомашинах и по железной дороге подтянули из Одессы пехоту, броневики, тяжелую артиллерию. Начался планомерный обстрел города, который корректировался самолетами.

Пять дней, пять героических дней держались восставшие. Отстаивали каждую улицу, каждый угол. Но что можно сделать, если нет воды, нет пищи, если все эти дни люди не выпускали оружия из рук? И самое главное — кончились патроны…

Пушки методически били по кварталам города. Рушились, горели дома, гибли в огне взрывов люди, а следом за огневым валом двигалась пехота, И восстание гасло, рассредоточивалось на отдельные очаги.

Тимка вместе с несколькими солдатами из союза фронтовиков отступал к партийному клубу, помещавшемуся в большом двухэтажном здании бывшего магазина сельскохозяйственных орудий Эльворти. Там был штаб восстания, туда и тянулись люди.

Пристроился Недоля с винтовкой у окна на втором этаже, а в этот момент на крыше один за другим разорвались два снаряда. В одной из комнат обрушился потолок, все помещение затянуло едким дымом и известковой пылью.

— Бежим вниз! — дернул кто-то за руку.

Стремглав по лестнице на первый этаж, затем — в подвал. Припал к низкому зарешеченному окну. Видны широкая Херсонская улица и часть Базарной площади. На ней горели подожженные снарядами постройки, и рваные клубы дыма стлались над городом.

И вдруг Тимофей увидел — из-за угла выскочила группа немцев. Не целясь, начал стрелять, одну за другой выпуская обоймы.

Кто-то тронул его за плечо. Обернулся — солдат из союза фронтовиков; их просто «фронтовиками» звали.

— Что ты делаешь?

— Как что? — не понял Тимофей. — Стреляю!..

— В кого?

— Да в немцев же!

— В белый свет ты стреляешь, а не в немцев. Дай-ка винтовку! Видишь вон того, что около табачной лавки стоит? Смотри…

«Фронтовик» приложился, щелкнул выстрел, немец дернул головой, чуть повернулся и рухнул на тротуар. Откуда-то к нему подскочил другой.

— Смотри!

Выстрел — и этот упал рядом.

— Эх, черт, — вдруг с сердцем воскликнул «фронтовик». — Пулемет тянут…

На крыше противоположного дома показалось несколько немцев. Они втащили за собой пулемет, стали прилаживать его около трубы.

Один за другим защелкали выстрелы, несколько зеленоватых фигур неподвижно растянулось на красной крыше, а пулемет тихонько покатился вниз, но за что-то зацепился, развернулся боком, повис на карнизе.

— Ну вот, а то — шума много, а дела нет. На, — передал винтовку. — Целиться знаешь как?

— Знаю…

— И стрелять научишься. Ну-ка вон того!

Тимофей поймал на мушку показавшегося из-за угла немца, но рука почему-то дрожала, взгляд туманился.

— Крепче держи, не волнуйся! — подбадривал «фронтовик», но Тимофей уже нажал на спусковой крючок. Немец качнулся, схватился за плечо и шмыгнул назад, за угол дома.

— Ишь, заметку на память получил. Научишься!..

И сбылось предсказание того неизвестного «фронтовика» — научился. Да еще как!.. Но сейчас сказал штабс-капитану:

— Глазомер у меня хороший… Знаете, вот как бывает у человека талант рисовать или стихи сочинять. Так и у меня. А то на заводе в модельном цеху был один, так тот круг мог начертить, как циркулем…

— Только «максим» знаешь или и другие пулеметы? — прервал Булдыга-Борщевский простодушную болтовню Тимофея.

— Я-то? Да я их все знаю. И «шоша», «льюис» и «гочкис», и даже тот, что на самолеты ставят, как его? «Кольт», кажется…

Вряд ли штабс-капитан Булдыга-Борщевский проникся симпатией к этому простоватому, наголо остриженному, с оттопыренными ушами подростку — за время работы в деникинской контрразведке он вообще разучился питать какие-либо чувства к кому бы то ни было. Но что сделаешь, если парень отличный знаток пулеметов всех систем. Конечно, по доброй воле он не пошел бы служить к белым, но обстоятельства сложились так — некуда ему податься. Впрочем, какой-либо идейной убежденности у такого недотепы вряд ли можно ожидать; клонится, наверное, куда ветер дует.

Исходя из этих соображений, Булдыга-Борщевский даже похвалил Тимофея:

— Молодец!

А Недоле так хотелось войти в полное доверие и узнать, каким же вооружением располагают заговорщики, что решил он прихвастнуть.

— Это еще что! Смотрите!..

Снова прилег у пулемета. Несколько коротких очередей, и на синеватом обрыве заалели свежей глиной выбитые пулями крест и маузер, а снизу буквы «Т» и «Н» — Тимофей Недоля.

— Ну и ну! — совершенно искренне удивился Булдыга-Борщевский. — В общем так, Тимофей, — на этот раз и имя не перепутал, — будешь с нами — получишь в награду такое, о чем и мечтать не смел. Ну а если… Мы с тобой на эту тему уже говорили — пожалеешь, что тебя мать на свет родила…

Вытащил из кармана золотой портсигар, достал толстую, по-видимому, еще довоенную папиросу, положил ее на средний и указательный пальцы вытянутой левой руки, тихонько ударил портсигаром по кисти, и папироса, описав плавную кривую, воткнулась прямо в рот штабс-капитана — нехитрый фокус, выученный во время трехлетнего сиденья в окопах под Трапезундом. А Тимофей, как увидел это, сразу вспомнил, где он раньше видел штабс-капитана. Точно, он. И его манера откидывать волосы набок кивком головы, и волчий, сбоку и исподлобья взгляд, и особенно вот этот жест…

…Тогда, стреляя из подвала клуба большевиков, Тимофей и «фронтовик» — ни имени его, ни фамилии Недоля так и не узнал — уложили немало врагов. А потом к часовне на углу Соборной и Херсонской немцы подтянули орудия, и начался обстрел прямой наводкой. Наверху рвались снаряды, что-то рушилось. Послышались стоны, едкий дым пожара пополз в зарешеченные окна.

Когда обстрел немного стих, «фронтовик» подошел к выходу из подвала, нажал плечом на люк.

— Н-да… — негромко процедил он сквозь зубы.

«Ведь мы здесь завалены, замурованы», — догадался Тимофей, и сердце его тоскливо сжалось.

А «фронтовик» ходил по подвалу, трогал решетки на окнах. Около одного проема остановился, с силой стукнул несколько раз прикладом по железным прутьям. Потом подозвал Недолю.

— Иди-ка сюда! Надо донесение отправить… Пролезешь в эту щель? — показал