Мы ехали достаточно долго, куда-то на север Москвы. Театр, наверное, новый и находится не в центре города. Мое напряжение усилилось, когда спустя сорок минут мы въехали в какую-то полузаброшенную промышленную зону. Тут явно не было никаких театров. Как глупо было соглашаться на эту авантюру! Он опять меня обманул!

Машина остановилась, но мне совсем не хотелось выходить. Страх сковал меня, и я, казалось, приросла к сиденью.

– Отвезите меня обратно! – с мольбой в голосе обратилась я к водителю. Но он как в рот воды набрал. – Я вас умоляю, пожалуйста! – Я испуганно взвизгнула, когда дверь рядом со мной открылась и уверенная рука Кирилла вытащила меня из автомобиля.

– Спасибо, Геннадий! – сказал Кирилл водителю. – Дальше я сам сопровожу даму, – продолжил он, захлопывая дверь. Водитель что-то дружелюбно ответил ему, и машина уехала.

– Ну что, идем, девочка? – Кирилл только из любезности спросил меня, так как в это время уже тащил меня под руку к входу в здание.

Теперь, когда я смогла разглядеть внимательней, увидела, что здание, около которого мы оказались, действительно оформлено как подобие экспериментального театра. Некое новомодное молодежное место вроде винзавода в центре столицы. Но это место выглядело куда более брутально и минималистично. Перед входом Кирилл повернулся ко мне, достал элегантную серебристую маску и повязал ее мне на глаза. Потом надел черную маску на себя.

– Мы же не хотим, чтобы нас узнали, правда? – Кирилл взял меня за руку и повел к входу в театр.

– Кирилл, что это за место? Ты обманул меня? – Я попыталась вырвать руку и остановиться.

– Нет, я тебе не врал. – Внезапно он остановился и посмотрел мне в глаза. Потом подмигнул мне и улыбнулся, открыто и задорно. Уголки его глаз чуть прищурились, и от них побежали лучики морщинок. Его улыбка была такой заразительной!

– Да не бойся, трусишка! – весело сказал он. – Сегодня я не сделаю тебе больно, только приятно, обещаю.

От его слов мое сердце пропустило удар. Он снова взял меня за руку, и я послушно переступила порог здания.

Внутри оказалось очень темно, освещение было приглушено. Иногда нам встречались другие люди, и все были одеты либо в белое, либо в черное. В белом в основном женщины, в черном – мужчины. Некоторые еле заметно кивали Кириллу, как будто они знакомы. Их лица были скрыты масками. Кирилл так быстро провел меня по затемненному коридору, что я не успела никого толком разглядеть.

Мы подошли к двери, которая, как оказалось, вела в личную ложу – почти как в театре: выделенный балкон, отгороженный с обеих сторон стенами. С балкона открывался вид на сцену. Помещение камерное, свет приглушенный. Меня окружали холодные темные стены, бетон и кожа. Кирилл жестом указал мне на кресло. Немного нагнувшись вниз, я разглядела несколько рядов кресел внизу, прямо под нами. Они были расположены перед сценой и заполнены людьми в белых и черных одеждах.

– Так это и правда театр? – У меня немного отлегло от сердца. Я уже подумала, что он притащил меня в какой-то свингерский клуб.

– Конечно, девочка. И сейчас нас ждет занимательная пьеса. – Кирилл как-то недобро усмехнулся. Свет начал гаснуть, я хотела было еще что-то спросить, но Кирилл приложил палец к губам и устремил взгляд на занавес.

Когда он открылся, актеры стали выходить на сцену, но никаких аплодисментов в зале не послышалось. Наоборот, все зрители затихли, и я почувствовала всеобщее напряжение.

Удивительно, но это была достаточно вольная интерпретация «Ромео и Джульетта» Шекспира. Я не сразу поняла, что это за пьеса, потому что отступлений от канона было, мягко говоря, много: актеры были в черных кожаных нарядах, а обращались они друг к другу исключительно по первой букве имени. Таким образом, главных действующих лиц звали «Д.» и «господин Р.».

Примерно после двадцати минут, прошедших от начала спектакля, я начала понимать: что-то сгнило не только в Датском королевстве, но и во всем этом театре. В сцене, где Джульетта узнала, что Ромео – сын их заклятых врагов, она произнесла: «Я – воплощенье ненавистной силы, некстати по незнанью полюбила». Господин Р. вдруг поставил ее на колени перед собой, расстегнул ширинку кожаных брюк, достал свой внушительный орган и с силой ввел его в рот сопротивляющейся Д.

Я ахнула и дернулась на своем кресле. Но Кирилл схватил меня за локоть и притянул к себе. Я не смела больше дергаться и с отвращением посмотрела обратно на сцену.

Там господин Р., совсем позабыв о сюжете пьесы, нагло имел бедную Д. в рот. Она стонала и сопротивлялась ему, но он намотал ее волосы на свой кулак и продолжал нещадно сношать свою партнершу по сцене.

Моя кожа покрылась испариной, когда Кирилл положил руку мне на шею сзади и начал слегка поглаживать ее, еле касаясь кожи подушечками пальцев. Он начал немного массировать мою голову, подталкивая ее то вперед, то назад в такт движениям Господина Р. во рту бедной Д. Движения Кирилла мне казались такими же властными и развратными, как и действо, происходившее на сцене.

Я прикрыла глаза, поддаваясь непреодолимой волне возбуждения, нараставшей во мне от прикосновений Кирилла. Соски набухли под прозрачным платьем и теперь призывно оттопыривались в приглушенном свете ламп. Я облизала пересохшие губы и постаралась отключить назойливые мысли скромницы, которая настойчиво кричала мне, чтобы я встала и ушла, сейчас же, в эту же минуту.                                                                                                                                               

В это время на сцене Господин Р. поставил Д. на четвереньки перед собой и снял ремень со своих брюк. Он хотел, чтобы она призналась ему в любви. Бедная Д. попыталась сопротивляется, когда Господин решил наказать ее за непокорность. Он снял с нее платье и попросил «по-хорошему» в последний раз. Она отказалась подчиниться, и тогда он дал ей хлесткую пощечину, а потом зашел сзади и неумолимо приказал: «Считай», после этого он нанес удар ремнем по ее белой бархатной попке. «Один!» – раздался ее жалобный голос. Она всхлипывала.

Я будто сама почувствовала хлесткий удар ремня из прошлого на своей коже. Один, еще один и еще. Моя кожа покрылась мурашками. Стыд и унижение женщины со сцены передались мне, воскрешая в памяти давно забытые воспоминания. Унижение и боль тесно переплелись во мне. Жалящий стыд, стыд за наготу, за беззащитность и за предательское желание, которое расползалось мокрым пятнышком на моем новом платье.

Я не могла терпеть эту изощренную пытку. Я вся уже пылала и, как только прикрыла глаза, ощутила, как пальцы Кирилла сжали мою шею сзади. Он немного встряхнул меня и произнес сквозь стиснутые зубы:

– Смотри, девочка. Смотри внимательно.

Я бросила взгляд на своего мучителя и испугалась одержимого, маниакального выражения на его красивом лице. В такие моменты мне казалось, что он страдает раздвоением личности.