числе и здесь. Я видел препараты, которые превращают людей в машины для убийства. Я видел ужасных гибридов людей и животных. Видел безумных искажённых препаратами на «Первопричине» солдат, живых мертвецов, мутантов. Но таких как вы, я не встречал. Поэтому…

— Поэтому что?

— Я попробую разобраться, — улыбается профессор. — Да, мне очень любопытно. И да, это необходимо. Вы, сын моего друга, единственного близкого мне человека. Поэтому я сделаю всё, чтобы сохранить вас. И чем быстрее мы с вами разберёмся с тем, что именно с вами происходит, тем быстрее мы поймём как вас обезопасить. И это важно! Потому как вы уникальны. И если вы попадёте не в те руки… Не важно в чьи, разве что не в руки советских учёных… Вас, извините, препарируют. И вас, и наших девушек. Прошу вас, будьте осторожны и учитесь. Хорошо?

— Я сама осторожность, — улыбаясь киваю. — Идём?

Идём дальше. Идём осторожно, даже не разговариваем. И когда уже почти доходим, стены сотрясаются. Мостки ходят ходуном, дед теряет равновесие и падает на спину. Из отверстий в стене, жутко вереща выпрыгивают здоровенные, с рослую овчарку размером крысы. Падают вниз, разбегаются, но тут… Две, прыгают на мостки… Нехорошо так сверкая красными глазами смотрят на нас и…

— В шахте взрывают, — пытаясь расстегнуть рюкзак и встать шипит Ломакин. — Осип!

— Не надо, — глядя на подходящих крыс мотаю головой. — Я железный.

— Сын! — воет Осип.

Крыса прыгает и зубами вцепляется мне в щёку. Стрекоча мотает головой пытаясь вырвать кусок мяса. Вцеплюсь в неё, отталкиваю и вдруг чувствую как по руке течёт что-то горячее. Отрываю от себя затихшую крысу, отбрасываю и с ужасом смотрю на свои пальцы. Которые… Указательный и средний превратились в иглы. Проткнули зверюгу…

Вторая крыса почувствовав кровь начинает звереть. Глаза светятся, она подбирается, готовится к прыжку…

Не желая получить зубами, резко присаживаюсь и прикасаюсь к решётке моста. Представляю и тут… Неожиданно, металл отзывается. Прутья под крысой плывут, изгибаются, превращаются в иглы и пронзают зверюгу.

— Охренеть, — сглотнув выдыхаю.

Морщась от боли провожу пальцами по щеке, разглядываю красно-серебристую, отдалённо похожую на ртуть жидкость…

— Оу, ничего себе. А как… А…

— Ты как? — всё же встаёт дед. — Сын… Ты… Ранен. Надо домой. Сейчас…

— Что сейчас? — покачиваясь от головокружения спрашиваю.

— Плохо будет. Они же твари такие ядовитые, — придерживая меня причитает Осип. — Вот и ты…

— Голова кружится… Тошнит немного. А…

— Хм, очень интересно, — подключается Ломакин. — От этого яда, вы бы уже бились в судорогах и пеной изо рта брызгали. Вы же… Хм… Осип, не всё так страшно как вы уже придумали.

— Да как же… Сына не уберёг. А ты, морда профессорская куда смотрел? Он же ещё ничего не знает. Пошли скорее… Его уложить надо. Он же отравился!

— Осип, успокойся. Симптомы отравления очень слабые. Так что наш Николай, больше перестарался, чем отравился. Но да, прилечь ему сейчас не помешает.

Как в тумане смотрю на спорящего с собой самим деда. Вижу как он поднимает рюкзак и придерживая меня идёт дальше.

Идём как во сне. Всё кажется нереальным. Личности деда уже не спорят, они ругаются и, кажется, скоро подерутся.

Как приходим домой уже почти не понимаю. Вроде бы меня умывают, потом под писк Маришки и ругань Белки, раздевают и укладывают. Несколько мгновений темноты…

Тепло, мягко, приятно. Мокро? По груди что-то влажное елозит. И, кажется, я кого-то обнимаю. Кого-то мягкого, тёплого, нежного и приятно округлого. Слишком приятно…

С трудом открыв глаз, приподнимаю одеяло и вижу прижавшуюся ко мне Маришку. Которая, хмурясь во сне, что-то шепчет и слюнявит мне грудь. От вида такой красоты, особенно веснушек на щеках, сравниваю её с ангелом, осторожно выползаю…

— Куда? — поднимается девушка. — Профессор сказал не вставать до его возвращения. А ну ложись и обнимай меня.

— Ему неприятно с тобой обниматься, — монотонно произносит находящаяся за спиной Белка.

— Это почему?

— Потому что он видел как с тобой солдаты развлекались, — подходя ворчит Катя. — Если надеешься на что-то большее — забудь.

— Спасибо что напомнила, — всхлипывает Маришка. — Змея.

— С чего вдруг я змея? — закипает Белка. — С чего? О тебе забочусь, дурочка. Сейчас нафантазируешь, а потом что? В петлю полезешь?

— Можно аккуратнее, — ворчит Маришка.

— Как? — уперев руки в бока спрашивает Белка. — Ну как аккуратнее, скажи мне? То что он, зайдя в ту комнату, увидел как тебя трое солдат… Думаешь он примет тебя такой? Да никогда. Так что пока не поздно, пока совсем не прикипела, отстань от него.

— Чтобы ты успела? — встав на кровати спрашивает Маришка.

— А я такая же, — вздыхает Белка. — Через то же что и ты прошла. Я ни на что не надеюсь, и тебе не советую.

— Влад хороший. Если бы не он…

— Что? — уже шипит от злости Белка. — Мы бы умерли? Да лучше бы умерли чем со всем этим жить. Мне пьяные рожи солдат и надзирателей до сих пор снятся. А твой Влад… Ну если он такой хороший, пусть поцелует тебя. В губы. Он же хороший, ему же всё равно скольких солдат ты ртом ублажала. Ну?

— Так, успокоились, — подняв руки сажусь на диване. — Выдохните, расслабьтесь.

— Я права, — разводит руками Белка.

— Что за бред вы несёте? Девушки…

Девушки переглядываются. Маришка плача выбегает из комнаты. Белка…

— Доволен? — толкнув меня в плечо спрашивает Катя. — А я говорила, ничего хорошего из этого не выйдет. Я просила не давать ей надежд. Она же на голову слабенькая. А ты…

— А ты?

— Я… Я… — теряется Катя. — Я… Да пошёл ты. Идиот, только о себе думаешь. Пойду я, а то снова сорвётся. И держись от неё подальше. Ей и так досталось. Не усугубляй! Видеть тебя не могу.

Нда… А ведь она права. Забыть такое я не смогу. Кхем… Наверное никогда. Ну так я