Помимо решения вопроса о политической преемственности с белым Югом 25 декабря 1919 г. министром финансов Бурышкиным была отправлена телеграмма, смысл которой с первого взгляда мог показаться сугубо финансовым. Российским финансовым агентам за границей (Угету в США, Замену в Англии и Франции) было предоставлено право распоряжаться денежными суммами Иностранного отдела Министерства финансов. При этом указывалось, что «финансовые агенты…, если наступят крайние внешние обстоятельства, должны будут распоряжаться самостоятельно в государственных интересах находящимися в их ведении суммами, согласуя свою деятельность с указаниями Бернацкого»[78]. Теперь российские дипломатические представительства получили собственные крупные денежные ресурсы, позволявшие финансировать русскую эмиграцию и после окончания гражданской войны. Хотя формально они подчинялись теперь минфину белого Юга Бернацкому (он, как и Деникин, становился носителем всероссийского статуса), относительная автономия посольств укрепилась. Созданный в феврале 1921 г., Совет послов позиционировался как единственная российская власть после падения белого Крыма и Забайкалья в 1920 году. Следует помнить о претензиях российских посольств на статус легитимных структур, обладающих преемственностью от 1917 г., о чем заявлялось сразу же после прихода к власти большевиков.

Показательным фактом осуществления преемственности власти военно-политическим руководством белого Юга стала попытка обеспечить получение части золотого запаса России, находившегося, как известно, в специальном составе, следовавшем вместе с поездом Верховного Правителя от Омска до Нижнеудинска. 2 февраля 1920 г., уже после ареста Колчака, за несколько дней до его гибели, Нератов обратился к Сазонову с телеграммой, в которой отметил, что для «оплаты военных заказов, покрытия других расходов, вызываемых военными и государственными задачами, генерал Деникин возбудил уже перед адмиралом Колчаком вопрос о передаче в его распоряжение части золотого запаса. Ныне, применительно к создавшейся в Сибири и на Юге России военной и политической обстановке, мысль о необходимости надежного помещения за границей находящегося в Сибири золотого запаса, передаче права распоряжения этим запасом правительству генерала (Деникина. – В.Ц.) представляется бесспорной и требующей безотлагательного осуществления». Нератов полагал «немедленно вывезти золото за границу, депонировав его на хранение с целью получения под обеспечение им по мере надобности кредитов в Англии, САСШ, Японии примерно в равных долях». От имени Главкома ВСЮР («коему принадлежит право указания своих правопреемников») считалось возможным привлечь к посредничеству консорциум ведущих мировых банков. Однако спасти золотой запас и передать его Деникину не удалось.

Необходимость спасения власти стала неотложной задачей и для самого Верховного Правителя. В конце декабря, после «ультиматума» Пепеляевых и формального согласия на созыв законодательного (в перспективе) ГЗС, Колчак, очевидно, считал дальнейшие уступки «демократизации» излишними. Получая информацию из Иркутска и Читы (через полковника Сыробоярского), Колчак еще 19 декабря согласился «объединить все вооруженные силы тыла армий в одних руках, авторитетных также и в глазах японского командования»[79]. При известии о готовящемся выступлении эсеровского подполья в Иркутске он, не известив о своем решении Совет министров, подписал приказы № 240/а и № 241. Согласно им атаман Забайкальского казачества, командующий Забайкальским военным округом генерал-майор Г. М. Семенов, производился в генерал-лейтенанты и назначался Главнокомандующим войсками сразу трех военных округов: Забайкальского, Приамурского и Иркутского «на правах Главнокомандующего армией» – «для обеспечения государственного строя и порядка в глубоком тылу армии»[80].

Данные приказы сводили на нет все проекты «административной революции». Ведь теперь атаман Семенов становился диктатором, действующим по Положению о полевом управлении войск, и таким образом все попытки Совмина осуществить разделение военной и гражданской власти, вернуться к принципам «Конституции 18 ноября» оказывались бесполезными. По оценке Гинса, «назначение атамана Семенова главнокомандующим, без ведома Совета министров и без точного определения прав главнокомандующего, поставило правительство в чрезвычайно неловкое и затруднительное положение…, объявление всей территории театром военных действий и, следовательно, подчинение всех гражданских властей военным лишало Совет министров всякой власти»[81]. Приказы Колчака вызвали недовольство и у бывшего в Чите Третьякова, не без оснований считавшего, что в данных условиях Российское правительство делается излишним[82]. Правда, в условиях начинающегося революционного движения, грозившего, по словам самого Г. М. Семенова, «смертельным ударом с тыла», Совмину приходилось мириться с тем, что носителем власти становился одиозный для многих «демократов» казачий атаман, располагавший как вооруженными силами, необходимыми для борьбы с повстанцами, так и поддержкой со стороны Японии.

Сам новый диктатор отнюдь не стремился оказывать поддержку начатых правительством преобразований, действовал самостоятельно, прямолинейно и быстро, опираясь на полученные от Колчака «рычаги власти». В первых же своих приказах в новой должности генерал Семенов призывал «все население сплотиться вокруг армии и помочь ей в ее трудной работе по восстановлению права и государственности», а для создания «фундамента представительства» учредил в Чите совещание из представителей органов самоуправлений, общественных, профессиональных и экономических объединений (игнорируя тем самым работу по открытию ГЗС)[83]. С Третьяковым в Чите перестали считаться, и он вскоре отбыл в Харбин, одновременно проинформировав Иркутск и Париж (телеграмма Сазонову) о своей отставке[84].

Дальнейшие действия Совета министров, атамана Семенова и Верховного Правителя должны были бы направляться на ликвидацию мятежа. Но Троектория совершила серьезную политическую ошибку, пойдя на переговоры с восставшими. С самого начала переговоров определилась принципиальная разница позиций. «Социалисты» настаивали, чтобы Совет министров издал акт об отречении Верховного Правителя от власти (так же, как 18 ноября 1918 г. Совет министров призвал его к власти). Формально Совет министров мог это сделать, опираясь на буквальное толкование «Положения о временном устройстве государственной власти в России» (в пункте осуществления «верховной государственной власти» Совмином в случае, в частности, «долговременного отсутствия» Правителя). Но Совета министров в полном составе на тот момент уже не существовало, а действия Червен-Водали (второго заместителя премьера) опосредовались Троекторией. По воспоминаниям Смирнова «Червен-Водали и Государственный Контролер (Краснов. – В.Ц.) готовы были принять требования Политцентра, говоря, что «адмирал Колчак не оправдал возложенных на него надежд, поэтому его следует отречь от власти Верховного Правителя постановлением Совета Министров». «По-видимому, – отмечал морской министр, – у этих лиц чувство злобы было выше их рассудка и их предложение звучало столь несообразно, что даже не было поставлено на голосование». Превратно понятые требования компромисса с оппозицией сыграли роковую роль в решении вопроса о власти[85].