Пару раз девочка видела меня и махала рукой, призывая заглянуть в замок. Тогда я разворачивал своего коня и скакал прочь.

Тяжела доля отца, судьба которого не позволяет ему прижать к сердцу собственное дитя.

О, горе-горюшко, что высокая горушка, через которую и пешком не перейдешь, и на коне не перескочишь. Большое горе было у мадонны Диламеи, огромное. Все было у нее – высокий замок Лордфорд белел на холме среди зеленых лесов, словно колдовских заклятий, стада коров да коз паслись на зеленых лугах.

Были сады и виноградники да целых четыре деревни крестьян.

Был подвесной мост на черных певучих цепях и главная башня донжон, на которой так приятно было играть в куклы и высматривать своего принца.

А его все не было и не было.

Диламея всю жизнь ждала своего суженого, каждую минуту думала о нем, меж тем принц не скакал и не скакал на своем белом коне.

В общем, это и было горе донны Диламеи.

– Другим доннам трубадуры-рыцари любви по ночам поют нежные канцоны, о них слагают легенды, – сетовала на свою судьбу Диламея, положив голову на колени няньке. – Все как-то устроены, и только у меня нет сердечного друга, нет мужа-защитника, никого нет.

– Что вы, что вы, госпожа! – нежно утешала ее старая и черная, точно выжженная головешка, сарацинка – единственный трофей деда Диламеи, который он в незапамятные времена привез с собой из Святой земли. – Дайте срок – все у вас будет, моя горлица.

Но Диламея только вздыхала да охала, представляя монастырь, где скончает она рано или поздно свои золотые денечки.

– Ой, чувствую я, милочка Эсфырь, схоронят меня в сырой земле, в саду, повитом виноградом и розами. Каждый год на мою одинокую могилку будут съезжаться знатные сеньоры, благородные рыцари да прекрасные дамы. Будут они горевать о том, что я умерла я во цвете лет. Будут.

– От чего же дитятко мое собирается умирать? – Старуха Эсфырь всплескивала руками, ее черные глаза наводнялись слезами. – Неужели болезнь какая-нибудь появилась, порча или наговор недобрый свершили злые люди?

– Умру я без любви, – вздыхала Диламея, тоже плача от жалости к самой себе, – умру ни разу не целованной, от тоски и в ожидании своего суженого.

Диламея оставила няньку и, сохраняя скорбное выражение на прелестном личике, поднялась на донжон, где ветер так приятно играл с ее светлыми волосами и широким платьем, словно это и не ветер, а сказочный возлюбленный прикасался к ним своими нежными пальцами.

Диламея любила башню, потому что была приучена играть там с самого детства, потому что отец никогда не вешал на своих башнях пойманных разбойников и еще потому, что именно с главной башни увидела она в первый раз странного черного рыцаря, время от времени появляющегося на их земле.

В первый раз Диламея решила, что это друг отца или посланник сеньора, но по тому, как быстро скрылся незнакомец, она догадалась, что приезжал он исключительно для того, чтобы увидеть ее. С тех пор она ждала своего суженого, днем и ночью мечтая о нем.

В родительском замке юная Диламея росла веселой и беззаботной пичугой. Просыпаясь с первыми лучами солнца, девочка радовалась новому дню, встречая его песнями и заливистым смехом.

Своими светлыми кудрями, голубыми глазами и хрупким телосложением она походила на мать, но при этом была невероятно выносливой, так что друзья отца не раз восхищались редким сочетанием внутренней силы и жизнеспособности с нежным обликом юной красавицы.

Диламея никогда не болела, даже не простужалась. Несколько раз, падая с коня, она не только не калечила себя, а умудрялась даже не поставить себе синяка. Возможно, такая редкостная живучесть досталась ей в качестве дара от ее необыкновенно внимательного и заботливого ангела, подставляющего свое плечо и свое крыло всякий раз, когда малышке грозила беда.

Или эту невероятную удачу можно было отнести в счет поселившихся с незапамятных времен в замке родителей Диламеи трех чудесных монахов. Говорили, будто бы своей святой жизнью и неустанными молитвами три монаха обеспечивали всем обитателям замка защиту и покровительство свыше.

Сейчас уже трудно сказать, какие именно причины сделали жизнь в замке Лордфорд и вправду веселой и достойной, почему здоровье его обитателей, особенно хозяев, было отменным, а достаток постоянным.

Но именно с момента появления в замке первого монаха их прежде истощенные земли начали родить, вернулась давно утраченная милость сюзерена, а в казну потекли золотые червонцы.

Хотите услышать легенду бродячих сказителей и веселых жонглеров? Слушайте.

Давным-давно в замке отца Диламеи обосновались три странных монаха, которые годами палец о палец не ударяли, а только лежали на мягких тюфяках, ели, пили, вели мудрые беседы да Богу молились.

А началось все вот с чего. Однажды к замку Лордфорд подошел пеший странник – толстый, словно бочонок с вином, монах Харитон. Хозяин замка повелел впустить прохожего, накормить его чем Бог послал да уложить спать, чтобы на следующий день тот мог отправиться дальше.

Сказано, сделано. Слуги барона впустили мокрого от дождя и дорожной грязи монаха на кухню, где его обсушили и накормили.

Но на другой день толстый монах и не подумал убраться из гостеприимного замка, а пошел к самому барону.

– Мессен барон, – толстобрюхий монах прошлепал к лошади барона прямо по раскисшему двору, кряхтя и поднимая рясу чуть ли не до колен.

Барон как раз собирался прокатиться на охоту.

– Что вам угодно? – недовольно буркнул он.

– Я хотел бы поговорить с вашей милостью по одному важному делу, – пробасил монах, стоя посреди грязи с задранной до самых толстых волосатых ляжек рясой.

– Так говорите, о чем речь? – Барон терпеть не мог проволочек. Его лошадь нетерпеливо ходила под всадником. Но монах, судя по всему, был не таким человеком, от которого можно вот так уехать, не сказав ни слова.

– Хорошо бы потолковать об этом деле где-нибудь в сторонке, – косясь на давно греющих любопытные уши охотников, промямлил толстобрюхий.

– Ладно. – Барон велел оруженосцу подвести его лошадь к крыльцу и только там спешился, не желая пачкать сапог. – Говорите, святой отец, но только быстро и по делу. Дождь вот-вот разойдется, и тогда уже... – Он махнул рукой своим спутникам, чтобы те не приближались. – Что вы хотели сообщить мне?

– Нужны ли мессену барону деньги? – простовато спросил монах. Год тот был недородным по всему Лангедоку, урожай либо уже погнил, либо собирался это сделать, доставив хлопоты господам и горькие слезы крестьянам. Не сегодня-завтра мог начаться голод, и тогда...