Устроившись, как обычно, в уголке, я попивал кислое винцо, заедал жареным мясом и слушал рассказы завсегдатаев.

Неожиданно двери распахнулись, и я увидел старого, одетого в меховую телогрейку и шлем рыцаря и стройную красавицу, на которую он опирался, как на костыль.

Старик устроился недалеко от моего стола и заказал вина себе и своей молодой спутнице. Рожи всех посетителей трактира тут же обратились к этой странной паре. И было из-за чего. Женщин, в том числе и шлюх, в такую пору и в таком захудалом кабачке отродясь не водилось. Незнакомка же была высока ростом, с убранными под золотую сетку черными волосами. Ее темные глаза с поволокой излучали свет и неженскую силу, а длинные пушистые ресницы выглядели восточными опахалами, которые привозили с собой из земель неверных крестоносцы.

Пьяный суконщик, пропивающий свой недельный заработок вместе в шайкой дружков, рыгнув и отерев руки о пивное брюшко, выбрался из-за своего стола и, не ожидая приглашения, плюхнулся на скамейку напротив таинственной незнакомки. Я услышал женский крик и, быстро проглотив остатки своего вина, сделал шаг в сторону грубияна. Широко размахнувшись, я утвердил кружку на лысине суконщика.

Конечно, будь на его месте более достойный соперник, мне следовало усовестить его или вызвать на поединок, но с подобными отбросами и следовало обращаться как с мусором, который можно только выбросить вон.

Крякнув и пустив струйку кровавой пены – должно быть, прикусил язык, – толстяк осел под стол. И тут же ко мне подлетели его дружки, один вооруженный похожим на кухонный нож широким кинжалом, другой – со столешницей в руках. Мгновенно оценив ситуацию, я ухватил угрожающего мне ножом забияку за запястье и со всей силы маханул его о надвигающуюся на меня столешницу, после чего оба пьяницы повалились на пол.

Я кивнул трактирным слугам, чтобы они выдворили их на улицу, кинув кошелек в уплату их ужина, и хотел вернуться на свое место. Но старый рыцарь любезно попросил меня присоединиться к их с дочерью трапезе.

Оказалось, что они уроженцы Прованса, где веками были земли их предков. Они не оставили бы ни за что на свете свой фамильный замок, но после случившегося там пожара семейство было вынуждено перебраться к родственникам в Тулузу. Прежде чем решиться на путешествие с дочерью, старик благоразумно отправил в Тулузу своих сыновей, и после того как они ответили отцу, что их ждут, старый рыцарь покинул родные стены.

И все бы было хорошо, но, должно быть, старый рыцарь действительно давно не выбирался из своего замка. Ибо он не рассчитал время, которое было ему необходимо, для того чтобы добраться до Тулузы, и явился туда на день раньше запланированного, к тому же на закате, когда стража закрывает городские ворота и добрые христиане расходятся по своим домам.

Рассказывая свою историю, старик щедро потчевал меня хмельным вином, так что я удивлялся тому, как складно шел рассказ и с какой скоростью слуги убирали порожние кружки и ставили на стол полные.

Свою неслыханную щедрость старик объяснял тем, что благодарен мне за ту небольшую любезность, которую я им оказал, кроме того, он желал бы продлить нашу беседу, так как опасался, что на него или его несравненную дочь снова могут напасть.

Признаться, я и сам не смел подумать о возможности бросить прекрасную Марию и ее отца, благородного сера Гийо де Гамурета, на произвол судьбы. В чем я и заверил их самым искренним и почтительным образом.

Старик ждал утра, трясясь от страха за припрятанную на груди мошну и сидящую рядом с ним красавицу дочь. Утром он рассчитывал отыскать дом своих родственников.

Я просидел бы с ними до утра, но тут в трактир явился юный паж, Арно из Руссильона, состоящий в свите Раймона, которому я открыл место, куда собираюсь идти. Он сообщил мне, что молодой хозяин отправился в замок и желает, чтобы я был там, так как могу понадобиться ему в любой момент.

Разрываясь между долгом рыцаря перед немощным старцем и прекрасной дамой, которые нуждались в моей защите, и долгом перед своим сюзереном, я решился, наконец, проводить старика и его несравненную дочь в дорогую и оттого безопасную гостиницу, находящуюся недалеко от замка, и заплатить за их проживание.

Голова кружилась от обилия выпитого, так что я и сам стремился поскорее добраться до постели. Поэтому, сердечно распрощавшись с моими новыми знакомыми, я отправился в замок.

С памятной встречи со старым Гийо де Гамуретом прошло три дня, за которые я ничего не слышал о своих новых знакомых. Тулуза готовилась к очередному турниру, на который съезжались благородные рыцари и прекрасные дамы со всех окрестных земель.

В ночь перед турниром я проснулся от ощущения присутствия в комнате постороннего человека. Приоткрыл один глаз, луна светила сквозь узкое окно комнаты. Рядом со мной на постели лежала девушка. Хрупкая фигурка, посеребренное ночной повелительницей влюбленных точеное плечо – в жизни не видел ничего прекраснее, чем это плечо, – длинные, черные, словно поглощающие свет волосы, тонкие черты лица, длинные ресницы. Свободные нравы тулузского замка не мешали свиданию влюбленных, в моей же постели довольно часто оказывались местные служанки, что неудивительно, – я был на две головы выше любого графского лучника и шире в плечах.

Но сегодняшняя гостья была особенной. Она просто излучала опасность. Теперь я узнал ее – Мария, дочь старого рыцаря де Гамурета. Но что она делает в моей постели? Благородная девица?!

Мария лежала с закрытыми глазами, тем не менее я чувствовал, как она напряжена, как тяжело вздымается ее высокая грудь, как сжаты кулаки. Казалось, еще секунда, и она зайдется в беззвучном плаче или заорет от ужаса и отчаяния.

Я приподнялся. Мария тут же села на кровати, пытаясь прикрыть грудь покрывалом.

– Благородная донна, что привело вас ко мне в столь поздний час? – Я постарался придать своему голосу самые мягкие и учтивые интонации, на которые только был способен.

Вместо ответа она прижалась к стене, рыдая.

– Прекрасная леди, должно быть, существуют причины, по которым вы оказались здесь. Возможно, вас преследовали, или вы не сумели найти себе место для ночлега. Позвольте предложить вам остаться здесь до первой стражи.

Я медленно поднялся, боясь резкими движениями напугать девушку. Мне вдруг сделалось совестно за то, что я такой большой и могучий, уже одно это и то, что я был неодет, могло до смерти напугать мою ночную гостью. Впрочем, что же ей было нужно?..

Отступив к окну, я нашел кувшин с водой, вылил немного в таз и умылся. По правде говоря, в предшествующий вечер мы с Раймоном, его приятелями, придворными и уже приехавшими на турнир гостями изрядно повеселились, устраивая состязание, кто больше выпьет, и сейчас я был пьян. Пьян, но не до такой степени, чтобы пригласить к себе благородную деву из рыцарского рода и забыть об этом! Вино еще играло в моей крови, но новые обстоятельства и ощущение исходившей от девушки опасности окончательно протрезвили меня. Я подошел к сундуку, где держу платья, и вынул из него теплый плащ, которым теперь собирался воспользоваться как постелью. Плащ я расстелил на сундуке и только тут опомнился, что даже не предложил гостье вина. Поспешно я отошел в угол комнаты, где у меня стоял небольшой бочонок сладкого каркассонского, которое так любили дамы. Помнится, я обнаружил его в винном погребе и, не взирая на попытки графского виночерпия остановить меня, вытащил этот трофей на свет божий и, отбиваясь от мешающей мне стражи, допер до своей берлоги. Бочонок я приволок три дня назад, но, судя по весу, сейчас он был наполовину пуст, впрочем, это скорее вина моего оруженосца Мигеля, нежели моя. Вновь вернувшись к сундуку, я извлек оттуда выигранный в прошлом году золотой турнирный кубок Бордо и подошел со всем этим к Марии. Аккуратно отвернув пробку и наклонив бочонок, я налил вина и с поклоном подал его гостье.