практически прекратили свое существование более чем на три десятилетия. Генрих V созвал Штаты лишь однажды, в начале 1421 года. Но Бедфорд превратил их в инструмент государственного управления, сделав форумом, на котором решались не только вопросы налогообложения, но и вопросы стратегии, правопорядка, монетной политики и другие. Нормандские Штаты способствовали укреплению чувства провинциальной солидарности и стали важным источником политической и финансовой поддержки ланкастерского правительства на протяжении всего периода английской оккупации[72].

Одним из наиболее сложных и спорных вопросов, связанных с этими годами, является вопрос о значении сельского бандитизма. Был ли это просто криминал? Или это было политическое сопротивление? Сельский бандитизм не был новым явлением. Он был эндемичен в Нормандии в течение многих лет до английского завоевания, как и в других частях Франции. Масштабы проблемы менялись в зависимости от экономического состояния сельской местности. Рецессии и войны заставляли мужчин покидать землю и идти на преступление. Массовое бегство крестьянства, последовавшее за приходом английских войск в 1417 году, привело к мощному всплеску насилия в сельской местности. Мужчины скрывались в густых лесах, покрывавших тогда большую часть Нормандии, или, как говорится в одном из указов Генриха V, "уходили в пещеры, болота и крепости, чтобы стать грабителями и разбойниками, вопреки клятве и верности". Судя по сохранившимся документам, в подавляющем большинстве это были молодые люди, как правило, крестьяне, сельскохозяйственные рабочие или сельские торговцы, а их деятельность в основном была сосредоточена в Нижней Нормандии в графствах Кан и Байе. В этих регионах был высокий уровень безработицы в сельской местности, и жизнь сельских жителей регулярно нарушалась налетчиками из гарнизона Мон-Сен-Мишель или Мэна[73].

Часть разбойничьих нападений, несомненно, носила политический характер. Очень редко пойманные получали статус военнопленных и могли заплатить за себя выкуп как солдаты вражеской армии воюющие за дело Дофина. Банды, упоминаемые в английских документах как "разбойники и другие представители французской партии" или "арманьякские разбойники", вероятно, были представителями политического сопротивления. Банда, бродившая в середине 1420-х гг. по бокажу[74] к югу от Понт-Одеме и бравшая клятву с новобранцев "делать все возможное, чтобы навредить англичанам", несомненно, была таковой. Некоторые разбойники, как выяснилось, сотрудничали с близлежащими французскими гарнизонами. Однако на основании подобных случаев трудно делать какие-либо обобщения. За голову каждого разбойника, взятого живым, назначалась цена в 6 ливров, и таким образом большое количество разбойников было поймано и предано смерти. Обычно их обвиняли в предательстве и обезглавливали, а в случае с женщинами — закапывали живьем в землю, вместо того чтобы повесить как обычных преступников. Это привело к тому, что историки стали называть этих людей политическим сопротивлением. Однако понятие измены было слишком расплывчатым, чтобы ярлык "предатель" мог служить надежным ориентиром. По мере развития законодательства в XIV–XV веках французские юристы все чаще прибегали к определению государственной измены по римскому праву, которое могло охватывать любое насильственное нарушение общественного порядка. Нормандский хронист Тома Базен отмечал, что независимо от того, покинули ли они свои дома из-за вражды с англичанами, или из-за преступных наклонностей, или потому, что находились в бегах, эти люди "сражались не в рядах французов, а как дикие звери и волки в самых отдаленных уголках леса". Пожалуй, это справедливая оценка. Подавляющее большинство их жертв были соотечественниками нормандцами, а не английскими солдатами или чиновниками[75].

В течение многих лет после английского завоевания отношение видных нормандцев формировалось под влиянием памяти о гражданских войнах. Руан и другие нормандские города были твердыми приверженцами Бургундского дома. Для них Дофин был не естественным правителем Франции, а лидером фракции. То, что он был французом, было менее важно, чем то, что он позволил себе стать марионеткой ненавистного графа Арманьяка, силой захватившего их город в июле 1417 г., и был причастен к убийству Иоанна Бесстрашного два года спустя. Костры, звон колоколов и уличные гулянья в Руане, встретившие известие о высадке Генриха VI в Кале в апреле 1430 г., и толпы людей, вышедших на улицы, чтобы приветствовать его въезд в город три месяца спустя, были, вероятно, искренними.

Безусловно, среди нормандцев были и те, кто придерживался иной точки зрения. Большинство старейших и богатейших дворянских родов Нормандии — Аркуры, Мелёны, Мони, Эстутевилли и им подобные — видели себя актерами на национальной сцене. Они имели давние традиции служения французской короне, а многие из них владели землями в регионах, находившихся под контролем дофинистов. После английского завоевания они покинули герцогство и присоединились к Дофину. Но более мелкие дворяне, чьи интересы были сосредоточены в Нормандии, в целом приняли ланкастерский режим, а многие из них активно поддерживали его. Большинство епископов и аббатов оставались на своих постах. Практически вся провинциальная администрация поступила так же. Нормандские дворяне служили в английских войсках и занимали должности в английской администрации. Один из них в 1425 г. заявил, что трижды попадал в плен, потерял двух своих дядей, четырех двоюродных братьев и тридцать своих друзей, и все это на службе у английского короля. Насколько типичным был этот человек, сказать трудно. Но, вероятно, такие поступки лучше отражают настроения подавляющего большинства нормандцев в период господства английского режима, чем сухие цифры казней на рыночных площадях по всей провинции[76].

Очевидно, что традиционное разделение дофинистами французов на "хороших" и "плохих", "лоялистов" и "предателей", является неадекватной таксономией. После гражданских войн и английского завоевания видные нормандцы столкнулись с невозможными ранее дилеммами. Ги Ле-Бютеллье, мелкий дворянин из Па-де-Ко, во время гражданских войн был лидером бургиньонов в Нормандии и командовал обороной Руана во время осады города Генрихом V. Его смена верности была вызвана отвращением к неспособности монархии Валуа противостоять английскому вторжению или оказать помощь нормандской столице во время 6-месячной осады. Когда город пал, Ги принес оммаж Генриху V и перешел на сторону англичан. Он сражался в их войсках, недолго служил капитаном Парижа в первые недели регентства Бедфорда, а затем был магистром его двора. Ле-Бютеллье был хорошо вознагражден за свои труды. Но личное продвижение по службе было не единственным и, возможно, даже не главным фактором в его решении.

Если Ги Ле-Бютеллье перешел в английское подданство через бургундскую партию, то Роберт Жоливе, аббат Мон-Сен-Мишель, был по определению арманьяком. Назначенный аббатом в юном возрасте в 1411 г., он перестроил островной монастырь и возглавил его оборону от англичан во время вторжения в 1417 г. В конце 1419 г. Дофин все еще называл его своим "советником". Но Жоливе был прежде всего лояльным нормандцем, обнаружившим, что мир его родственников и друзей стал частью английского государства. Несомненно, он также понимал, что если его аббатство окажется в руках врага, то он сможет присвоить его нормандские доходы, которые находились на территории, контролируемой англичанами. Весной 1420 г. Роберт рассорился со своими монахами, покинул