– О чем-нибудь еще говорили?

– Он не захотел продать мне еще пару. Там были три моего размера. Я ему бабки показываю, он ни в какую: одна пара в руки. Чтоб всем хватило. За нами стояли еще человек двадцать-тридцать.

– Как он выглядел?

– Рыжий, веснушки. Рубашка белая, я прибалдел.

– Отчего?

– Типа «хаундсов». Простая, да не простая. Деньги держал в руке. Только бумажки, никаких монет.

– Сколько?

– Двести австралийских долларов.

– Он был один?

– Еще две тамошние девушки. Подружки Мере. Вообще, это их прилавок. Они торгуют ремнями Мере, футболками со своими принтами, ювелиркой.

– Как зовут, помнишь?

– Не-а. Мере знает.

– Она в Мельбурне?

– Не-а. В Париже.

Холлис чувствовала, как сумрак летающей тарелки заполняет ее поле зрения.

– В Париже?

– Чо, глухая?

– Ты знаешь, как ее найти?

– Будет там на ярмарке винтажа. Два дня. Начало завтра. Ол Джордж там с ней. Инчмейл злой, что Джордж свинтил в Париж, хотя мы еще пишем.

– Мне надо с нею увидеться. Завтра или послезавтра. Устроишь?

– Договор помнишь?

– Да. Звони сейчас, потом перезвонишь мне.

– О’кей, – сказал Клэмми и отключился.

Айфон сразу стал пустым, безжизненным.

Она поджидала Милгрима в гостинице. На диване перед прикованным бесплатным макбуком, в левой части Т-образного коридора напротив ресепшен.

Милгрим не видел ее, когда подошел забрать у канадской девушки ключи.

– Вас ждут, мистер Милгрим.

– Мистер Милгрим?

Он обернулся. Она закрывала макбук. Черный свитерок. Рядом на диване – белая сумка и пакет из «Уотерстоуна». Встала, перекинула через плечо сумку, взяла пакет. Визитная карточка, наверное, заранее была у нее наготове.

– Уинни Уитакер, – сказала она, протягивая ему карточку.

В левом верхнем углу эмблема золотым тиснением. УИННИ ТУН УИТАКЕР. Он сморгнул. СПЕЦИАЛЬНЫЙ АГЕНТ. Глянул мимо, в лихорадочной попытке найти путь к отступлению, и увидел в уотерстоуновском пакете по меньшей мере двух плюшевых Паддингтонов в фирменных красных шляпах. Снова на карточку. СЛЕДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ МИНОБОРОНЫ США (СОГУМ).

– Вы меня сфотографировали, – печально сказал Милгрим.

– Да. Мне надо с вами побеседовать, мистер Милгрим. Нельзя ли здесь найти место для спокойного разговора?

– Мой номер очень маленький, – сказал он. Это было правдой, хотя Милгрим и сообразил с опозданием, что там ему решительно нечего от нее прятать. – Есть бар, сразу по лестнице.

– Спасибо. – Она махнула уотерстоуновским пакетом, предлагая Милгриму идти вперед.

– Вы долго ждали? – спросил он по пути к лестнице. Голос был механический, словно внутри него говорит робот.

– Больше часа, но мне как раз надо было чирикнуть детям.

Милгрим не знал, что это значит. И он не удосужился раньше оценить размер бара, узнать, сколько там помещений. То, в которое они вошли сейчас, напоминало постановочный интерьерный уголок во флагманском магазине Ральфа Лорена, изображающий красивую жизнь полумифического высшего класса, но раздутый здесь до чего-то совершенно иного, злокачественного и гиперреального.

Милгрим еще раз глянул на карточку – вдруг надпись чудом изменилась. Его спутница тем временем восхищенно оглядывалась по сторонам.

– Ух ты. Как «Риц-Карлтон» на стероидах. Только в миниатюре.

Она аккуратно поставила пакет с Паддингтонами на кожаный пуфик.

– Могу я предложить вам выпить? – спросил механически ровный голос Милгрима. Он последний раз глянул на жуткую карточку и сунул ее в нагрудный карман.

– У них есть пиво?

– Наверняка. – Он с трудом отыскал встроенный холодильник за дверцей красного дерева. – Какое вы предпочитаете?

Она заглянула в холодное матово-серебристое нутро.

– Я тут ни одного названия не знаю.

– «Бекс», – посоветовал его робот. – Он тут не такой, как в Америке.

– А вы?

– Я не употребляю алкоголь.

Он протянул ей «Бекс», а себе взял первую попавшуюся банку прохладительного напитка. Она открыла бутылку чем-то роскошным с рукояткой из оленьего рога и отпила прямо из горлышка.

– Зачем вы меня сфотографировали? – Механический голос почему-то отключился, и Милгрим неожиданно для себя заговорил совсем другим – голосом человека, которого любой полицейский сразу рефлекторно арестует.

– У меня пунктик, – сказала она.

Милгрим сморгнул и поежился.

– Собирательство. Коллекционирую, что под руку попадется. В файликах, главным образом. Бумажки. Фотографии. Иногда вешаю их на стену в кабинете. У меня есть ваш снимок с наркозадержания в Нью-Йорке в девяносто седьмом.

– Мне не предъявили обвинений, – сказал Милгрим.

– Не предъявили. – Она отхлебнула «Бекса». – И у меня есть копия фотографии с вашего паспорта, разумеется более свежей. А утром, следя за вами, я решила сегодня с вами поговорить. И мне надо было прежде вас щелкнуть. В естественной обстановке, так сказать. Вообще-то, главный мой пунктик – фотографии. Не помню, какое решение было первым: поговорить с вами сегодня днем или сделать снимок, что подразумевало дальнейший разговор. – Она улыбнулась. – Что же вы не пьете свою воду?

Милгрим посмотрел на банку, отколупнул крышку и налил в высокий стакан что-то желтое, с пузырьками.

– Давайте сядем, – сказала она и опустилась в кожаное клубное кресло.

Милгрим сел напротив.

– Что я сделал? – спросил он.

– Я не телепат.

– Простите?

– Вы лет десять не заполняли налоговую декларацию. Но, возможно, вы не зарабатывали налогооблагаемого минимума.

– Думаю, не зарабатывал.

– Но теперь вы получаете зарплату?

– Нечто вроде гонораров, – смущенно ответил Милгрим. – Плюс издержки.

– Довольно значительные. – Она оглядела бар. – В рекламном агентстве «Синий муравей»?

– Формально нет, – ответил Милгрим. Ему не понравилось, как это прозвучало. – Я работаю на руководителя.

Слово «руководитель» было какое-то скользкое.

Она кивнула и тут же снова посмотрела ему в глаза.

– О вас очень мало известно, мистер Милгрим. Колумбийский университет? Славянские языки? Перевод? Работа на правительство?